Алексей Синиярв - Буги-вуги

Но времечко, оно не бежит, а катится, и что будет, то и будет, — пускай, как в песне поется, судьба-злодейка, медная копейка, рассудит. А суд ее скорый, всегда правый, без адвокатов и предварительного расследования.

Как-то однажды кент всунул ПФ в солянку вместе с жонглерами, оперными дивами и прочими клоунами.

Всё было как всегда: купили пару галлонов разливного пива и чекушку, дюзнули по маленькой, Баррет скрутил себе козью ножку, оторвав на закрутку передовицу из „Москау ньюс“, и сидел втишка в углу, наигрывая свои рулады, как вдруг объявился один из знакомых кента и с брызгами у рта что-то там залепетал про своего дружка, любящего баловаться по пьяному делу с кинокамерой. „Ну наснимал, ну наснимал“ — заклинило протеже. Лучшей рекомендации, пожалуй, трудно было придумать. Терять, решили, нечего, с дебитом тоже не в друзьях, постановили крутнуть фильму на задник сцены, тем паче пленка была обыкновенненькая, любительская. Сюжетец был незамысловат: путешествие инвалида по Лондону. Ноги, колеса машин, трещины тротуара, канализационные люки, мусор. Камера повторяла зигзаги движения инвалидной коляски, ракурсы открывались странные и в пленке что-то эдакое присутствовало, что-то цепляло.

Флойдовцы спонтанно импровизировали, для пущей выразительности момента крутили у микрофона детской табакеркой, тири-динь-ля-ля, зажигали новогодние шутихи, ухали, гукали, там где не нужно, возили гитарой по микрофонной стойке, подносили их к динамикам раскачивая обратную связь, выкручивали ревер на полную и нагромождали звуки друг на друга. Баррет, по своему обыкновению, играл в другой тональности, но все подумали, что так и задумано.

У зала ехала крыша.

Пожалуй, со времен Мейерхольда, такого себе еще никто не позволял.

А не замахнуться ли нам, друзья, на Метро Голдуин, понимаете ли, наш Мейер, мелькнуло в мозгу у кента? Ведь вот оно, только что, у всех на глазах, две музы счастливо совокупились. По крайней мере присутствующие в зале прекрасно это поняли, а у кента неожиданно зачесалась правая пятка, что бывало только при сверхудачной раздаче в покер.

Сами же музыканты еще ничего не поняли, но всё происходившее не оставило их равнодушными. Всё любопытней, чем ходить гусиным шагом с гитарой наперевес.

Чтобы понять что происшедшее значило для окружающих, стоит немного оглянуться и попытаться хоть что-нибудь рассмотреть сквозь туман так не хило изображенный на картинах Тернера.

Надо сказать, времечко тогда было забавное. Доза ЛСД стоила менее фунта, да и сам фунт пошатывался, инфляция была не то, что на носу — она была реальностью и физиономия у британского лёвы была довольно кислой, но Англия стала чемпионом мира по футболу и это давало повод для стаканчика виски с кока-колой; на улицах стали мелькать полосатые брюки-дудочки, вельвет почти вытеснил фланель, а бакенбарды а-ля Элвис уже никого не раздражали, поскольку красовались у каждого второго.

Лондон того времени был, казалось, пропитан духом экспериментаторства и новомодных увлечений. Кроме того, была опровергнута сама королевская идея: что положено столице, не положено провинции — галереи искусств, магазины модной одежды, дансинги открывались в каждом городе. Периферия гордо задирала нос, при всяком удобном и не удобном случае щеголяла верным козырем — вселенским успехом пацанчиков из никому неведомого доселе заштатного Ливерпуля. Появлялись новые журналы и газеты, освещавшие всё, что интересовало тех, кому пока еще не за тридцать. Снимались фильмы и ставились абсурдистские спектакли.

Даже чопорная аристократия не осталась в стороне: первым франтом Лондона был Тейр Браун из клана Гиннесов, по совместительству владелец магазина модной одежды. С ним якшались „Битлз“, а Леннон, собезьянничав, разрисовал свой роллс-ройс ну точь в точь, как у столичного денди.

Конечно, времена „Роллинг Стоунз“, „Холлис“, „Энималз“ и всего того, что называлось мерси-битом еще не прошли, но в воздухе пахло если и не грозой, то чем-то… Скорее всего тем, что уловили шустрые ливерпульские мальчики, написав психоделический гимн шестидесятников — „Один день из жизни“, — тут же запрещенный для ротации на Би-Би-Си.

Правда, сие случилось чуть позже. А в это время, как пишут в немых фильмах, вышел „Револьвер“, записанный на 16-дорожечной аппаратуре с использованием экзотических ситара и табла, уже появилась несравненная „Элинор Ригби“ в сопровождении струнного октета, и уже булькала, бормотала, звякала корабельными склянками „Желтая субмарина“. В топе были „Битлз“ и фильм „Помогите“.