Алексей Синиярв - Буги-вуги

Кинщик в Петрушино — та еще достопримечательность. На вид — самый, что ни на есть Соловей-Разбойник, — встретишь ночью, целый день заикаться будешь. Годы его, когда бес в ребро молотит, не портят, до сих пор с молодухами по пыльным клубным углам зажимается, культуру в массы двигает. Он здесь в свой вотчине, на все руки со скуки: кино — полдела, он же и завклуб, со всеми вытекающими, он же и маляр-плотник, он же вышибала на танцульках. Здесь же в клубе, в каморке для новогодних нарядов, и жбан с сладкой бражкой настаивается для творческого настроения. Но самая его главная страсть для деревенского жителя нетипична.

Когда год назад здесь горбушку за урожай гнули, после возлияний совместных, жрец Евтерпы, Талии и Мельпомены и решил, что настала пора собирать, а не разбрасывать. Студенты — народ просвещенный, кому как не им и оценить?

Резюме: произведение в анналы может и не войдет, но в Канны свозить можно, ухватит призок альтернативный, факт.

История шедевра такова.

Феллиня наш, мудрствуя лукаво, фильмокопии ему любо-дорогие беззастенчиво кромсал, самое, по его режиссерскому видению, сладкое, в свою собственность экспроприировал, а потом, по вдохновению, ессесно, буркалы залив, эзенштейнствовал: где в сласть, где в масть, где задом наперед, где передом назад, а в двадцать пятый кадр что-то мультяшное подклеивал.

Фильма крутилась строго вверх ногами. Для пущего эффекта. Но суть художественного замысла, как, волнуясь, пояснил нам художник, была в том, что «картину» можно смотреть и в «европейском» и «азиатском» варианте. То есть и с ног на голову, и с головы — на ноги. Разницы в столь глобальном подходе мы не заметили, если ее вообще можно было заметить: и в том и в другом случае это был архидичайший сюр. Сальвадор Дали отдыхает со спокойной совестью. Дело его живёт.

Калейдоскоп бегающих по потолку толстожопых рамов и шиамов, размахивающих космами зит и гит, вперемешку с панорамами колхозных нив, мартенов и прокатов из «Новостей дня», Кащеев и гестаповцов, трактористов и танкистов поначалу вызвал дикий смех. Фонограмма, также как и кинолента, шла задом наперед, воляпюк на кюпялов, и вызывала не меньше восторга. Всё это было настолько не так , и так нам с бражульки показалось, что смотрели вперед-назад и снова задом наперед, каждый раз находя новые оттенки, что режиссеру весьма польстило.

Была у нас мысля — за пару пузырей у феди динамики выцыганить. Но опосля кондовость федину во внимание приняли и петрушинский патриотизм, и решили сепаратных переговоров не вести, дабы дело на ростку не загубить — делать, так наверняка.

В деревне к распорядку сызмальства приучены: покушал-поужинал, программу «Время» одним глазом — как там насчет чугунных чушек на душу населения, — да и на боковую. С петухами ж вставать: скотина, она не фрезеровочный станок, в четыре часика будь добр — резиновые сапоги — и на ферму. И уж кем повелось, каким председателем, но начало последнего сеанса в клубе после восемнадцати нуль-нуль — не бывало.

Так и на щите, что у входа обозначено. И картина обещалась с замысловатым названием: «Венерея». Шо це такэ? Афишу два раза прочитали. Не дошло. Может «Гонорея»? Науч-поп про источник заразы? Или культурологическое — Венера какая милосская? Без ста грамм вряд ли разберешься.

До шести за дорогой в посадке пересидели. Оставшийся «Кавказ» приголубили-приговорили выпиваючи, «Венереи» ожидаючи.

Кинщик в Петрушино — он же и художник. Тулуз-Лотрек. Малюет себе афиши, вроде, как в «Двенадцати стульях» Остап Ибрагимыч сеятеля рисовал. Чему удивляться? Давно уж, наверно, свою продукцию гонит. «Петрушинофильм». Сам себе голова. Сам пью, сам гуляю. Сделал — показал. Поимел чувство глубокого самоудовлетворения.

Сыровато в лесочке, шугливо и портвейн не помогает — трясет, как хвост у трясогузки, волнение перед стартом, плюс погодка еще та. Еле дождались.

После журнала, затемно, в церкву зашли. Самое время: после перерывчика глаза еще не привыкли, не видно кто-что, все по кротовьи полуслепые. Просочились удачно. На титры успели: режиссер Владимир Фетин, оператор Евгений Шапиро, в ролях Чурсина, Шалевич, Невинный, Борисов. «ВИРИНЕЯ», едрить твою!!

На гвоздях весь фильм, конечно.

Минут за десять до конца в туалет пробрались, перекурили. Славе те, уборщица аккуратная — толчок, как в гарнизонной комендатуре сияет. Вспомнилось почему то, как нас, карасей, амбал Паша ночью поднимал, «по тревоге». Осколки от бутылок раздаст, спросит радостно: «Что, орёлики, работать будим?» «Бу-у-д-и-и-и-м», — орёлики спросонья лепечут. Белые-белые пороги были в кубрике, в яму стесанные.