Пётр Силаев: Исход

Так и зажили, подъем в 6 утра, утренние молитвы в неотапливаемом подвале полуразрушенного флигеля, потом в 8 – веганский обед, капустный салат и вареный картофель без масла, потом снова на службу – в главном храме, потом – трудовая нагрузка весь день. Крошили асфальт, корчевали деревья, копали. Вокруг – уважаемая публика, серьезные люди сложной судьбы – пьющие, сиделые, странствующие. Теперь у нас одно имя – «трудники». Многие живут трудниками при монастырях всю жизнь, не стремясь к монашеству. У таких людей особый взгляд, будто внутрь, сухие руки обвиты плотными синими жилами.

После работы – снова в храм, на вечернюю службу, потом ужин, с чаем, после чая дозволяется полтора часа свободного времени, в общежитии надпись: «благословляется кипятить кипяток». Потом, в десять – ночные молитвы и сразу отбой, везде гасится свет, люди погружаются в сон на 6 часов. Все это называется «афонское правило», недавно я был на Афоне, что-то я там не испытывал подобных процедур…

Через несколько дней интенсивной терапии начинаешь чувствовать, как дух истончается, холодным утром, идя на службу через лес, будто растворяешься в тумане. Глаза в зеркале стали казаться больше, возможно, от повисших под ними синяков. Мой друг, который собирался остаться здесь насовсем и принять через несколько лет постриг, потащил меня на элитную встречу с местным старцем – схимонахом. В монастыре два старца, Илий был старший, его почитали и съезжались к нему со всей Руси.

Нас повели через длинные коридоры общежития для монахов, везде – ни души, будто все мертво. Остановились у старой двери в облупившейся краске, долго ждали. Потом нас пустили внутрь. Это была комната где-то 4 на 4 метра, дощатый пол, беленые стены, все в маленьких иконках, вырезанных из газет и календариков, печка-голландка, никакой мебели. В дальнем углу на меленькой синей табуретке присел сухой старичок с растрепанной белой бородой, он именно будто присел ненадолго, или как-то навсегда присел, что ли… Сложил ладони на коленках, весь в черепах, скелетах на черной одежде, смотрит в пол отстраненно, будто в забытьи. Мы потихоньку подходим к нему, кланяемся, он смотрит на нас тихими голубыми глазами. «Спрашивай, спроси его о чем-нибудь», - шепчет друг, а мне что-то нечего спросить, я просто стою рядом и смотрю на сухие ладошки на белых черепах.

И Илий сам тихо сказал мне что-то, я сейчас уже не помню, что.

Представляете – пропасть, луна, яркая, как дыра в Вечное Царство, горы вокруг видны на многие десятки километров, они такого цвета, как то маленькое перышко у селезня на крыле. Очень светло.

Мы разложили костер прямо на самом краю, вниз – метров четыреста свободного падения, весь Крым – как на ладони. Случайная встреча.

«Да, два года назад я тоже, вон как ты сейчас, решил пойти в горы один, разобраться с мыслями. Я решил сделать все четко, по аскетизму, из еды взял 5 килограммов гречневой крупы, соль и бутылку подсолнечного масла. И ушел на Алтай на три недели. Там был как раз сезон, когда в горах совершенно никого нет, пустота, только эхо. На второй день масло у меня в рюкзаке разлилось полностью, это очень меня огорчило, пришлось питаться одной крупой. Я бы не ушел далеко на такой диете, но вокруг, на склонах, все было покрыто желтыми цветами женьшеня. Когда я уставал, я просто откапывал корешок, жевал его, и чувствовал чудесный прилив сил. Через десять дней начали происходить странные встречи, из пустоты вдруг появлялся как-нибудь персонаж, - старик, пастух, ребенок, - начинали говорить со мной, и все они предлагали взять у них немного подсолнечного масла. Сначала я брал, но потом, на следующее утро, оно каждый раз куда-то пропадало. Так продолжалось много раз, каждый день история с маслом повторялась, в конце-концов я уже отчаялся и стал отказываться от него. «Возьми немного масла, тебе же так его не хватает» - подступали ко мне странные люди снова и снова. «Нет, спасибо. Я уже понял, что вы – галлюцинации и духи, и вашего масла мне совсем не надо», - отвечал я им, и они исчезали.

Еще через неделю, на одном из перевалов, меня накрыла огромная грозовая туча. Начался буран, это как стена из льда и мокрого снега, летящая прямо на тебя. Я скатился по каким-то снежникам, забился под замерзший водопад и только и думал – Господи, помилуй. Рюкзак порвался, потерял в буране компас, все карты, половину вещей. Когда ветер немного стих, еле-еле дополз до леса, лег на кедровую хвою и пропал. Будто исчез. Маленький паучок плел свою паутину, я следил за каждым его движением, во всем этом была какая-то огромная сила и смысл. Я, не отрываясь, следил за ним больше пяти часов, а потом наступила ночь».