Борис Куркин - Исповедь

- Ух ты!

- Вот вам крест, Татьяна Юрьевна! И представьте себе, посольство американское, которое самых правоверных демократов по полгода в очередях за визой мурыжит, мне все за два дня оформило! Тут-то я и подумал: это знак!

-Да, пожалуй...

- А в общем, афера какая-то. Один прохиндей экуменический колледж в Москве на американские деньги открыть хочет. Натурально, чтобы половину этих денег разворовать. Другая - шмотки жертвам "репрессий" собирает, а потом их на толчок несет. Третий.... - Вася рубанул рукой воздух: продолжать ему дальше не захотелось.

- А-а-й! Да Бог с ними со всеми. А тут в Америке это тоже кое-кому выгодно: хотят под предлогом "помощи России" свой гешефт делать и в "вышние сферы" просунуться. Только скажите мне, Христа ради, Татьяна Юрьевна, когда это России ихняя помощь поганая нужна была?! Да еще такая, экуменическая, - Вася не на шутку разошелся: - А мне говорили вначале, поедем, мол, на научную конференцию в Атланту "Христианство и демократия". Уж лучше бы ее "Упыризм и вурдалакия" обозвали. Ну, наука так наука, ладно: я этой хренью двадцать лет занимаюсь. Чувствую, понадобился я этим жуликам "для представительства": то-то они мне вначале говорили, нужен, мол, юрист православный. А где их нынче взять? А тут я им под руку подвернулся. Тьфу! Прости, Господи!

"К Тебе Пречистой Божией Матери аз окаянный припадая молюся: веси, Царице, яко безпрестани согрешаю и прогневляю Сына Твоего и Бога моего, и многажды аще каюся, ложь пред Богом обретаюся, и каюся трепеща: неужели Господь поразит мя... - голос старика, казалось, начал вздрагивать от напряжения, - ...и по часе паки таяжде творю; ведущи сия, Владычице моя Госпоже Богородице, молю, да помилуеши, да укрепиши, и благая творити да подаси ми".

- Извините, я вас заболтал, Татьяна Юрьевна? - спросил Вася.

- Нет, что вы, что вы! Я так давно не слышала русской речи, я имею в виду московской...

- А вы сами из Москвы будете?

- Нет, я из Ленинграда.

- И давно здесь?

- Сразу после войны.

Каким ветром занесло эту милую русскую женщину в Америку да еще сразу после войны. Попала в оккупацию? Ушла с немцами? Потом подалась в Америку? Думать об этом Васе не хотелось: что бы там ни было в прошлом, Татьяна Юрьевна стала ему за несколько минут знакомства совершенно родным человеком.

Вася знал многих эмигрантов всех "волн" и редко к кому испытывал симпатию: в конце концов подавляющее большинство из них боролось против его Родины.

Лишь однажды - в Голландии - он встретил пожилую "энтээсовку", горько сокрушавшуюся по поводу развала СССР.

"Мы-то думали, что боремся с коммунизмом, - тихо, словно оправдывалась, произнесла она, - а теперь я вижу, что они все хотели просто уничтожить Россию... Единственно, чем я могу утешить себя, так это тем, что все наши труды были, в сущности, совершенно бесплодными... и если бы не ваши изменники наверху..."

"Не попущай, Пречистая, воли моей совершатися, не угодна бо есть, но да будет воля Сына Твоего и Бога моего: да мя спасет, и вразумит. И подаст благодать Святаго Духа, да бых аз отселе престал сквернодейства..." - звучал голос чтеца, явно переживавшего в момент чтения молитвы ее глубочайший смысл.

Татьяна Юрьевна перекрестилась и отдала поясной поклон. Вася последовал ее примеру.

Он поставил свечки перед образами Казанской Божией Матери, Преподобных Сергия Радонежского, Серафима Саровского и подал записки о здравии и об упокоении.

- А вот и отец Герман пришел! - радостно шепнула полковнику Татьяна Юрьевна.

Вася увидел тощего лысого человека с явно славянской внешностью.

Он извинился перед Татьяной Юрьевной и направился к священнику.

- Исповедаться вам пришел, отец Герман, - сказал он, кланяясь.

Священник ласково взглянул на Васю и заговорил сам. Говорил долго, и по его произношению Вася понял, что батюшка этот из южных славян. Но не болгарин и не серб. Казалось, о. Герману доставляет радость говорить в русском храме по-русски, хотя это был явно не его родной язык, и говорить с русским человеком и не просто русским, а из самой что ни есть настоящей России.

Вася исповедался. Отец Герман благословил его и, прижав Васину голову к груди, прижался к ней щекой. Так они стояли несколько мгновений.

Вася отошел от священника и бухнулся на колени перед образом Серафима Саровского.

Сьюзен пристально следила за этим стоящим на коленях перед иконой, бьющим лбом об пол храма бородатым русским мужиком, и в её глазах ясно прочитывалось явное непонимание и неприятие всего происходившего в церкви. Непонимание, переходящее в глубоко упрятанный страх.