Мик Фаррен - Джим Моррисон после смерти

Бог хитро прищурился:

– Это всё потому, что я нагло соврал.

Джим удивился:

– Ты соврал?

– А ты думаешь, Бог никогда не врёт?

– Я думал, что ты совершённое существо.

Бог моргнул. Похоже, пришла его очередь удивляться.

– Будь обман не совершенством, Шекспир пошёл бы в сборщики налогов. Кому, как не тебе, это знать.

– Тогда зачем эти громкие заявления о своей исключительности? Собственно, из-за этого всё и началось – нетерпимость, вражда, религиозные войны, резня.

Бог пожал плечами:

– Может быть. Но, как я только что пытался втолковать Трикси, людям врял ли нужны какие-то оправдания, чтобы мучить и убивать друг друга. У нас, у богов, выбор весьма ограничен. Либо ты присоединяешься к пантеону, либо объявляешь себя единственным истинным Богом. Пантеон я бы не выдержал. Большие компании действуют на меня угнетающе. Я вообще существо необщительное. «Неклубное», как это теперь называется у социологов.

Бог оглядел всех присутствующих и поднял руку:

– Минутку внимания. Пожалуйста, пару секунд помолчите. У меня есть несколько общих замечаний, и я хочу, чтобы вы все их послушали.

Бог замолчал, выжидая, и невнятное бормотание в голове у Джима постепенно прекратилось. Бог сделал глубокий вдох:

– Большое спасибо.

Он ещё раз оглядел всех присутствующих, как бы желая убедиться, что они готовы его выслушать.

– Как вы все, наверное, уже догадались, я не слишком люблю людей. Когда кроманьонцы начали убивать неандертальцев, я уже тогда понял, что ваш вид, образно выражаясь, уже свернул на кривую дорожку. Я думал вас всех утопить, но Ной, прохиндей, меня всё-таки уговорил – я разрешил ему построить Ковчег, потому что он пообещал, что спасёт жирафов и носорогов. Чуть позже, когда появились пришельцы, я очень надеялся, что они вас уничтожат, но они только спалили Содом и Гоморру, что, наверное, лишний раз подтвердило, как сильно я заблуждался насчёт человечества. Мне не очень понравилась Римская империя; Средние века – это вообще был кошмар и ужас. Возрождение немного меня порадовало, но потом началась Промышленная революция – и понеслось: загрязнение воздуха, парниковый эффект… В общем, я понял, что вы безнадёжны. Но последняя капля… что меня по-настоящему разозлило… так это та публикация в «Тimе». Чёрным по белому – БОГ УМЕР – таким большим жирным шрифтом. И решил: с меня хватит. Живите теперь, как хотите. Но без меня. Если вам нравится думать, якобы я умер, значит, я умер. Все. Меня нет. Поклоняться у вас есть кому: целая банда притыренных проповедников, есть из кого выбирать, – а я говорю: «До свидания».

При упоминании о притыренных проповедниках Эйми покраснела как рак. Бог скользнул по ней взглядом, едва заметно приподнял бровь и продолжил:

– На самом деле я едва поборол искушение уничтожить всю вашу планету: огонь, мор, нашествие жаб и лягушек, одновременное извержение всех вулканов. Апокалипсис в полном наборе. Я даже подумывал превратить солнце в сверхновую, ну или хотя бы сбросить большой астероид в Тихий океан. Но потом подумал: а как же жирафы и носороги? Я их очень люблю. И ещё кошек, китов, морских котиков, дельфинов, медведей и пингвинов. В общем, меня только это и остановило. Почему из-за каких-то двуногих придурков, не умеющих прилично себя вести, должны гибнуть хорошие звери? Ну да, вы построили несколько очень красивых соборов, и я обожаю Мэрилин Монро и fettuccione alfredo [75]. Но с другой стороны, вы придумали концлагеря, «Королеву на день» и искусственные нейротоксины. В каком-то смысле, наверное, я сам виноват. Ещё в самом начале мне надо было бы сделать Землю огнеупорной. Если бы вы не открыли огонь, то так и остались бы дремучими обезьянами. Моё единственное оправдание – мне и в голову не могло прийти, что вам хватит ума пройти путь от примитивного трута до термоядерного оружия массового уничтожения за какую-то долю космической секунды.

Бог умолк на мгновение, чтобы погладить персидскую кошку, которая вдруг непонятно с чего забеспокоилась. Видимо, ей надоело сидеть на одном месте.

– В общем, не знаю, правильно я поступил или нет, но решил, что не буду я вас истреблять – живите себе, как хотите, а я умываю руки. Должен сказать, что я сразу вздохнул с облегчением. Никакой нервотрёпки. Можно спокойно заняться делами. Ваши молитвы шли прямиком в мусорную корзину, а мне было плевать – в первый раз за четырнадцать тысяч лет. Но счастье было недолгим. Меня разыскали мои коллеги и обратились ко мне с личной просьбой. Воззвали, можно сказать, к моим лучшим чувствам. К моему пресловутому милосердию.