Володя Злобин - Финики

- Помогаем.

После того, как угнетатель русского люда был втоптан в зимнюю грязь и занял свое законное положение рядом с окурками, а Шприц поставлен на ноги, мы устроили военный совет. Эта неудачная акция переполнила гранёный стакан нашего терпения. Слова не сошлись с действиями, и получившийся уродливый сиамский близнец не мог устроить никого из нас. Дело было в том, что рисуя страшные картинки в интернетах, читая умные книги от Сореля до Корчинского, развиваясь по всем фронтам, в жизни, в этом действии, мы по-прежнему остались на уровне бонов и скинхедов, вставших на алкогольном рассвете. Это было неправильно: понимая в тысячу раз больше, продолжать заниматься тем же, чем мы страдали раньше. Что-то должно было случиться и, наконец, Шут разозлился:

- Хватит угнетать черноту. Нужны взрывы, динамит и пистолеты. Пока мы прыгаем на одном из-за границы, благодаря ЗОГ-у, приезжают тысячи новых. Их завозит еврейские олигархи ради финансовой выгоды, как говорил Колян, нам нужно разрушать именно эти структуры. Давно пора этим и заняться.

Слава, отдышавшись, так как волок на себя отключившегося Шприца, спросил:

- И что же ты предлагаешь?

- Я предлагаю взрывы.

В устаканившемся молчании я почувствовал, как возбудилось пространство. Мы были небожителями, которые дерзнули на словах бросить гексогеновый вызов обществу. Эта идея мне очень понравилась. Нам были нужны взрывы, как Богу молитвы.

Думаю, у каждого порядочного национал-социалиста должен вставать член на взрыв ядерной бомбы. Так как мне больше импонировали девушки, я пока ещё не мог называть себя полноценным участником движения. Но было во взрыве что-то такое, что ставило его на пьедестал, вознося над ножами и пистолетами. Взрывы - это способ самовыражения и самоудовлетворения. Я уверен, что те люди, которые помешаны на взрывчатке, прежде всего, хотят как можно громче о себе заявить. Это серьёзней, чем размашистая роспись в паспорте. Это воплощённый в тикающем механизме маньяк. Это новый интеллектуальный уровень борьбы.

Мы все изголодались по взрывам и шестым чувством понимали, что именно взрывы на законных основаниях поставят нас в одну когорту с мировыми революционерами. Действительно, какой же ты революционер, если никого в своей жизни не взорвал? Значит ты оранжевый либерал, а не террорист. Это не фрейдистский взрыв внизу живота, это феерия огнённого духа. Взрывая что-то, ты выпускаешь в мир тротилового демона. Пока в каждом из нас жил Брэйвик, но говорил лишь безымянный поджигатель мусорок.

То, что произошло, оказалось похоже на предварительное семяизвержение. Шприц сделал бомбу, когда мы только начали обсуждать, как это круто. Ему было-то шестнадцать лет и этот безумный возраст, настоящее число дьявола, которое всегда лишает разума, заставляя голосовать руками, ногами и сердцем. Он высушил адскую машинку, приделал таймер, нарезал металлических частей. Этим он хотел походить на RAF-бригады Германии, неофашистские взрывы в Италии, сидевших ныне героев Руси. Заявившись на собрание, в ходе которого мы устраивали тролль-акцию в интернетах, Шприц поставил нас перед фактом. Никто не поверил ему и тогда Шприц показал адский механизм. Не смотря на внешнюю ущербность парня, его уверенности хватило бы на всё белое человечество. Впрочем, ещё бы осталось для негров. Но в наших глазах он по-прежнему остался тощим анарексиком по прозвищу Шприц, которым можно было командовать и.... изобретение которого можно было отобрать.

Слава вожделенно смотрит на коробку с механизмом.

- И чего, куда заложим бомбу?

Этот идеалистический выбор пьянит нас, как смерть. Шприц с наклеенными полосками крестов на кулаках, и без того пьян в драбадан. Никто и не думает упрекать его, адреналин в крови почти сводит с ума, сердце бьётся где-то в лобных долях мозга. Отряд ликует удачей.

Шут говорит:

- Давайте взорвём автобус с обывалами. Представляете, весь этот сброд, что утром едет на раб-оту, сдохнет в автобусе или метро. Хотя метро опасно... камеры везде и турникеты, могут спалить. Надо оставить в автобусе...

Алиса, не дослушав, отвешивает ему пощёчину:

- Заткнись, крысёныш.

Шут хватается за нож, татарские глазёнки обещают вырезать русский люд, но тут же он лепит из пластилина улыбку:

- Чего, Алисонька, тревожишься за рузке народ? Не хочешь, чтобы пострадали похмельные богоносцы? А? А ты ещё национал-социалистской себя называешь.

Слова Шута отображают те идеи, которыми мы живём. Они почерпнуты из дурацких журналов и нашей беспомощности, но Лис, я знаю, сильнее этого. Она отвечает: