Володя Злобин - Финики

Слава говорит:

- Я тебе не верю. Ты врёшь. Ты сам не веришь в то, что говоришь.

Фитиль разводит руками:

- Пойми, люди устали от революций, им хочется эволюции. Постепенного развития, националисты должны подстроиться под эту ситуацию.

Если ты говоришь шестнадцатилетнему подростку о необходимости эволюции, а не революции, то рискуешь тут же получить в щи. Хорошо, что Славе было уже восемнадцать, иначе всё кончилось бы именно так. Фитиль продолжает говорить, а Ник смотрит на кухонные ножи. И тут, внутри уверенной речи начинающего политика я вижу, как по коридору бредёт, потягиваясь в розовой пижаме Алиса. Её рыжие волосы спутались и спящими шелковыми змеями текут на плечи. Глаза ещё не распахнулись, а тело с объёмной грудью не выпрямилось в струну.

- О, привет, народ, чем занимаетесь?

Меня поражает это как громом. Так вот о чём были слова Фитиля про квартиру! Я не хочу верить в то, что вижу. Не хочу думать о том, что Алиса живёт вместе с трусом и спит с ним в одной кровати. Я и Слава одновременно срываемся и быстро выходим из кухни, каждый по своей причине. Кто-то ошарашен предательством друга, кто-то изменой любимой. Алиса недоуменно зевнула, волочится провожать нас в коридор, который когда-то давно, наверное, при Керенском, видал лучшие времена.

- А чего не поздоровались даже? Я такую операцию ради вас мутила.

Слава молча выходит в коридор громыхнув дверью. За мной остаётся право на последнее туше. На прощанье, я громко хлестнул девушку матом посреди отклеивающихся обоев:

- Шлюха.

- Аээ? Ты пива перепил что ли?

- Хрен тебе, шалава!

Я догоняю своего друга. Когда мы спускались по лестнице, Слава зло прошипел и вспорол кулаком воздух:

- Надо же, Фитиль. Легендарный Фитиль. И он тоже стал овощем. Эпидемия! Что же, по крайне мере он держался дольше других. Его теперь тоже можно вычеркнуть из наших знакомых.

- Угу.

Слава заинтересованно смотрит на меня посреди облезлых крокодиловых стен.

- Кстати, а почему ты назвал Алису шлюхой?

Я отмахиваюсь:

- Потому что она живёт вместе с Фитилем. Потому что она с ним трахается. Потому и назвал. Вообще отвянь с расспросами, мне и так тяжело.

Слава начинает улыбаться. Чужой промах позволяет загладить собственную травму:

- Ну, ты, брат, попал впросак. Тебе повезло, что Фитиль обабился, иначе за то, что ты оскорбил его сестру, он в прежние времена убил бы тебя.

- Убил? Какую ещё сестру?

Друг поясняет:

- Фитиля. Алиса его сестра двоюродная, поэтому он и называет ее так, сестрёнка. Потому и фамилии разные, а живут они вместе. Понимаешь? Ааа! Я же тебе собирался это рассказать перед тем, как мне вломили по щам. Извини, в прямом смысле вылетело из головы. Мы через Алиску и познакомились с этим предателем. Надеюсь, хоть она останется верна идеалам. А ты влюбился в неё... ха-ха!

Я не слышу, что дальше говорит Ник, а потеряно бреду в сторону.

Улица шла по мне, ввинчиваясь в ноздри запахами пережаренной шаурмы, чебуреков, беляшей и шавермы. Кажется, что весь мир превратился в бесконечный смуглый общепит, шинкующий самсу и насаживающий на вертел саму идею человека. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу кто ты. Я же с уверенностью знал, что люди - говно.

Гортанные выкрики вылизывали мои ушные раковины прямо в центре города. А рядом, в двух шагах от приезжей Азии, наше родное, домашнее скотство. Жирные люди, впихивающие в себя сочащиеся кетчупом хот-доги. Непонятные курящие самки с отвисшими животами и сдутыми грудями, которые ползут, выставив вперед свое таранное брюхо. Им нет и тридцати, а в глазах старость. Сгорбленные рахитные мужики, в умах которых зона, литые диски и алкоголь готовят истинный российский коктейль.

Над головой ползло позорно обосравшееся российское небо. Мою душу словно обобрали, не оставив там ничего хорошего, а взамен, чтобы я ничего не заметил, влили туда слизь и повесили на стену уродливое распятие. Что со мной произошло? Почему я, освободившись от прежних оков страха, снова чувствую себя рабом?

Кто виноват в этом? Кто виноват в том, что я не чувствую интереса к жизни, и вижу в ней только чавкающую серость? Весь мир высечен из посредственности и населён бездарностью. Я знаю, когда-нибудь за мной придет отряд серых людей. Они захотят забрать меня с собой, вырвать то, что я помню, и тогда мне придется добавить в их стылый мир больше красного.

Передо мной хромала бабка со старой тележкой. Справа шёл мажор в зеркальных очках и штанах, в которых бился его интеллект. В кафе люди курили, пили, вели разговоры про экзамены, сессии, ипотеку, сердечки ВКонтактике. У меня бы вскипели мозги, поговори я хоть с минуту об этом дерьме! А им даже нравится, и я практически видел, как с их идеально-ровных зубов сочатся эти пустые, убитые отсутствием жизни, слова.