Володя Злобин - Финики

Бабу-Ягу куда-то вызвала растерянно заглянувшая директриса, и я понял, что к тайне исчезновения Расула, Слава имеет самое непосредственное отношение. Оставшись один, парень говорил недолго, но властно и яростно. Стоящая рядом Нинка, кривляющаяся, смеющаяся и улыбающаяся, постепенно находила себя не соучастницей рассказа, а анатомическим атласом человека.

- Знаете ли вы, что такое Чернильница?

Юшка из угла подал голос:

- Это стеклянная форма, где раньше хранились чернила для письма.

- Нет, мой дорогой друг, Чернильница стоит перед вами!

Слава торжествующе указал на замахавшую ручкой Нину. Сделала она это так, как будто ей только что вручили Оскара.

- Почему? - спросил Юшка, у него всегда прорезался голос, если его ответ не совпадал с правильным, - это ведь не так...

Класс, почувствовал прилив чего-то злого, заулыбался и приготовился смаковать оскорбления. Людоеды и каннибалы за масочками мирных школьников. Потом они вырастают, совокупляются по-пьяни и уже новое поколение школьников готово издеваться над сверстниками на уроках. Круг замкнулся.

Ник торжественно направляет:

- Ты приглядись! Нина - это яркий пример чернильницы. А знаете, дети, почему она - чернильница? Да потому что в неё макали черные перья. Такие девушки как Нинка, которые ложатся под чёрных, под хачей... не заслуживают ничего, кроме презрения!

Он распинался еще долго, пока в Нинкиных мозгах не завопила курица и она, заплакав, бросилась, как с утёса, за парты. Её окружили зашикавшие гадкими лебедями подружки. Когда вошла Баба-Яга, то она грозно обвела взглядом класс, но ничего не сказала. Проворчав что-то про обнаглевшую молодёжь, она продолжила урок. Только Слава сел рядом со мной, я заговорщицки наклонился к нему и спросил:

- А где Расул?

Слава оскалил ровные зубы:

- Пообещал, что мне пришел конец. После чего я, удостоверившись в сказанном, пнул его по яйцам, и он убежал куда-то плакать.

Осень танцевала стриптиз и всё более оголяемые ветви деревьев, протягивая к нам руки, как будто просили денег. Солнце съёжилось, как проткнутый желток и уже редко стекало на карнизы домов. Осень удалась славная, с румянцем и начищенными сафьяновыми сапожками. Скинхед позвонил и позвал меня прогуляться по городу, готовящемуся к вечерней жизни. Мне эта идея изначально не понравилась, поэтому я не уставал спрашивать нового знакомого:

- Что будем делать? - спросил я Славу, - снова будешь меня агитировать?

- Зачем мне тебя агитировать? Ты и так уже почти националист.

Он как будто собрался на парад: начищенные ботинки с затянутыми шкурками горлом. Раздутый, точно объевшийся шаурмой, бомбер. Подкатанные джинсы и по-особенному зловеще сверкавший череп. Липкий страх от того, что он может броситься на кого-нибудь, всё же не перевешивал теплое чувство защищенности.

- Ну да, ты убедил меня в том, что почти все хачи плохие.

- Дело не в том, что я убедил тебя в том, что почти все хачи плохие. Они, быть может, не так безнадёжны. Гораздо важнее другое. Я убедил тебя в том, что ты теперь не стесняешься называть вещи своими именами, а хачей - хачами.

Слава впервые за вечер, который загорел до коричневой фашистской корочки, улыбнулся:

- И вообще, я в тебе не сомневался, друг.

Друг? Вот так бесхитростно? Меня же называют Сеней, Сенечкой или, коверкая фамилию, Душманом, а не другом... Неужели он это искренне? Такие люди, как Слава не бросают слова на ветер, это ветер бросает им в лицо чужие слова. Я приятно удивлен, но мне кажется, что меня подкупают, как в не слишком хорошей комедии, чтобы я, проглотив наживку, согласился на какую-нибудь глупость.

- Спасибо конечно, но в чём ты не сомневался?

- Вот скажи мне, Дух, - несколько озабоченно начал скинхед, - ты когда-нибудь совершал подвиг?

Отодвинул сухие ресницы рябины, мы остановились у основания старых плеч автомобильного моста. Над нами грохотала дорога и, казалось, что мы были чужими на этом празднике жизни. Жизнь проносилась над нами, оставляя на наших плечах снисходительное похлопывание выхлопных газов. А там, за насыпью с прической из кустистых деревьев, находился пустырь, широко знаменитый в узких бандитских кругах.

- Не-а, не совершал я никогда подвига. Да и думаю, что мало кто из людей его совершал. Я в последний раз дрался-то в третьем классе, когда меня пытались обижать.

Слава поморщился:

- Почему сразу про драку-то? Я же не требую от тебя быть Муцием Сцеволой. Пересиливал ли ты себя когда-нибудь? Побеждал страх? Ну, как тебе объяснить: вот видишь, идёт тебе навстречу толпа гопников, а ты не переходишь на противоположную сторону улицы, как-то себя при этом оправдывая, а идёшь прямо на хулиганье. И проходишь, зло глядя им в глаза, так, что они отшатываются в стороны.