Феликс Аксельруд - Испанский сон

Придется досмотреть. Может, там еще что-нибудь… какое-нибудь спецпослание… Вальд сделал звук тише, запер дверь на ключ и устроился в кресле перед самым экраном, стараясь не упустить ни одной мелочи.

Он с удивлением отметил, что пленка вообще не смонтирована. Изображение не смонтировано, точней. Звук кое-где другой… отдельные слова… А вот вообще пошел другой звук — то есть фразы совсем другие, таких фраз не было… Студийная работа! частоты, шумы как совпадают… наверно, и не только на слух… Вот она бухается на колени и начинает его молить — а он стоит спиной, загораживая ее от камеры. Расстегивает ему ширинку — а не видно, что расстегивает, видно только, что руки молитвенно сложены… и жалостный, слегка экзальтированный текст: «я понимаю… я веду себя некрасиво, вызывающе… может быть, чересчур… но представьте всю бездну отчаяния, в которое я погружена; я слышала, что вы христианин, верующий… Да, я неумела, не так уж умна… но вы могли бы подобрать мне работу попроще… ради детей… они же ни в чем не виноваты…»

А сейчас, похоже, взяла — но опять же не видно, что взяла… руки по-прежнему как бы сложены… сука такая, а! В жизни чмокала, что слон новорожденный — а на экране продолжает молить… и голос какой умирающий, все с меньшей и с меньшей надеждой… «Я понимаю — пристроить вдову бывшего здешнего шефа… Пересуды, интриги… Я думала, вы выше этого… надеялась… совсем потеряла голову… простите теперь уж, Христа ради, что пришла…»

Ё-о-о-о! Набросился, как коршун, на бедную женщину. Ой-ей-ей! Это после «Христа ради». Ай да монтажники, ай молодцы. Ручонки-то как у нее, оказывается, по воздуху молотят. Ну конечно — он тащит юбку… откуда ему знать? Он смотрит на эту fuckin’ задницу — тьфу! — а она ручонками машет, коленками сучит, орет и зовет на помощь. Вот оно что. Секретаршу, гад, заранее отпустил — планировал! Что творит, сволочь. Так, на стол ее… трусики, со звоном, чуть ли не в объектив… Тишина… Громкий шепот из-под юбки: «Молю, пощадите…»

Вальд остановил пленку. Качество звука — вот оно, спецпослание, самая красноречивая деталь; у себя дома одинокая, несчастная вдова такого не сделает. Значит, вовсе не одинокая и вовсе не несчастная. Значит, не за теми деньгами пришла, которые получила…

Вот, значит, в чем дело. При чем здесь — не Клинтон, при чем здесь — неженат… Элементарная уголовщина. Всяко — скандал. «Облик олигарха». Суки страшные, сколько же они захотят?

Он раздвоился. Одна половина его говорила: бросай все к чертовой матери. Жди звонка, дай что скажут, и беги. Или сразу беги, покупай новый паспорт, отращивай усы… там, на фьорде, ты никому не будешь нужен. Тебе родят красивых подводных детей. Ты обретешь гармонию с человечеством и природой.

Другая говорила: не паникуй, но и не тешься иллюзией. Досматривай пленку, думай башкой, отвечай на звонок и беги не на фьорд, а вначале к партнеру — а потом куда скажут. Будь если не бойцом, то хотя бы мужчиной; не спеши загаживать фьорд своим дерьмом.

Кнопка нажалась сама собой. Вновь прыгнувший на экран человек — сволочь, Вальд, он — неистово драл искательницу места. Та уже не имела сил сопротивляться, лишь стонала протяжно и жалобно. А стоны похожи на настоящие, удивленно подумал он, примерно так она и в жизни стонала… Я в неплохой форме, подумал он, с определенным удовольствием наблюдая движения взад и вперед. Он попытался представить себе неведомых продюсеров. Интересно, проявляли какие-нибудь человеческие эмоции — азартное сопереживание… или зависть, например… или для них это был просто рутинный, докучный процесс, как для врача-гинеколога? Исполнители. Иванушки. Приступ гнева на собственно Эскуратову, охвативший его в начале просмотра, почти и прошел.

Да и пленка меж тем подбиралась к финалу. Экранный зверюга жестом классического оборотня запрокинул голову и страшно зарычал, и тотчас послышались мерные, низкие, глухие удары больших напольных часов. Смотри-ка, удивился Вальд, и в самом деле. Какая зловещая деталь! Право же, настоящий триллер. Эклектика. Я бы на их месте эти удары стер, а то хрен кто поверит. В таких делах правде не верят… Может, это они только для меня оставили, по просьбе вдовы?

Конец всему — насилию, выбросам, звону. Зверюга сполз, обессиленный, привалился телом к бедру жертвы, щекой к голой заднице, будь она неладна… а та лежит, выставив задницу в сторону объектива, лишенная чести, идеалов и вообще желания жить. Сквозь юбку, так и остающуюся на ее голове, пробиваются сдавленные рыдания. Вот юбка на голове — это сильная деталь, достоверная во всех смыслах… и душа от жалости щемит…