Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Он не трогал моего тела, — сказала Вероника тихо и как бы в прострации. — Хотя…

Она измученно покачала головой.

— Трогал! — шепотом предположила Ана.

— …наверно, лучше бы трогал.

Ана взяла ее за руку.

— Пошли в душ.

— Пошли.

Вероника — художественный тип высшей нервной деятельности — так вжилась в измученный образ, что позволила (и кому? — Зайке!..) себя раздеть, вымыть и обласкать, ухитрившись ни разу не возбудиться. Затем они долго лежали рядышком, слушая дыхание друг друга, и Вероника чувствовала, как понемножку приходит в себя.

— Будешь рассказывать? — спросила Ана.

— Я не хочу, — сказала Вероника, закрыв глаза и закрыв уши руками. — Опять копаться в этом… в этой…

Она вполне натурально вздрогнула, представив себе что-то на редкость отвратительное, моментально воплотившееся для нее в образе огромной кучи блевотины.

— Ну, так я и знала, — вздохнула Ана. — Предупреждала же тебя…

— Я полная дура. Вдобавок отдала кучу денег…

— Не хочешь подать на него в суд?

— За что? Это же просто методика. Это все равно что подать в суд на хирурга, который режет тебя ножом, в то время как кто-то другой предлагает обойтись таблетками.

— А вдруг тебе попался маньяк?

Вероника пожала плечами.

— А где гарантия, что другие лучше?

— Бедная, бедная Ника, — сказала Ана и погладила ее по голове. — Не повезло моей маленькой девочке… Не судьба моей девочке ходить на психоанализ.

— Может, само пройдет? — провокационно задала Вероника вопрос, тщательно подготовленный. — А ты-то, ты как тогда выкрутилась? Ведь это тоже была проблема… ты тоже плакала… Ты научилась с этим бороться — или как?

— Не знаю, — задумалась Ана, поставленная этим вопросом в тупик. — Если ты помнишь, это началось из-за Марины… то есть, из-за меня, — поправилась она, — но Марина была поводом; ну, ты понимаешь.

— Еще как понимаю! А теперь?

— Теперь все по-другому. Марина стала… в общем, стала тем, что она есть…

Ана смешалась.

— Ну! — подбодрила ее Вероника. — Говори.

— Не знаю, — повторила Ана. — Я перестала думать об этом. Считай, проблема исчезла.

— Ага, — медленно протянула Вероника. — Кажется…

Она подняла глаза к потолку.

— Мы стали какими-то косноязычными, — хихикнула Ана. — Говори же!

— Не думаю, что моя проблема исчезнет так же удачно и безболезненно, как твоя, — сказала Вероника. — Ты для меня не Марина; не дай-то Бог, чтобы твой статус изменился хоть на сколько-нибудь… однако…

— Ника, не тяни!

— Погоди, дай ухватить за ниточку… это было связано с Мариной… ты упомянула про Марину, и у меня мелькнула какая-то нестандартная мысль… ага, вот! Почему бы Марине не сделаться моим психоаналитиком?

— Ну и мысль, — покачала Ана головой.

— Ты была бы против?

— Да нет… но она же всего лишь какая-то медсестра.

— А кто мне пенял ее высоким профессионализмом?

— Конечно: в первой помощи при обмороке.

— Тот, что меня сегодня терзал, наверняка бы с моим обмороком не справился.

— Этому я почему-то верю…

— Знаешь, а стоило бы попробовать, — сказала Вероника с задумчивым видом. — Она такая тактичная, внимательная… И не пришлось бы специально заботиться о сохранении тайн… Слушай, мне все больше нравится эта идея.

— Не знаю. А если у нее не получится?

— Ну, не получится — не получится; во всяком случае, наверняка хуже не станет.

— Ты хотела сказать, она тебя не разорит.

— Тоже не последнее дело…

— Но мы с тобой так говорим, будто она уже согласилась. А если она просто откажется?

— Зайка! — умильно протянула Вероника. — А ты прикажи ей — она и не откажется.

— Я не могу ей приказывать в таких делах.

— Но можешь, например, сильно попросить…

— Это да, — согласилась Ана, думая вслух. — Я могу сказать ей, что ты… что твои проблемы отражаются на наших с тобой отношениях (а это, между нами, так и есть); таким образом, помогая тебе, она тем самым сослужит пользу и мне, своей Госпоже.

— Вот, вот! — в восторге воскликнула Вероника. — Именно так я ей и…

Она осеклась. Ана посмотрела на нее с удивлением.

— …и сказала бы! — фальшиво закончила Вероника фразу и вдруг почувствовала невероятное отвращение к себе. Она увидела себя доверчивыми, милыми Глазками; самая большая куча блевотины была гораздо лучше ее. Она добилась всего, чего хотела, и даже более того… но неужто это стоило обмана? Как теперь жить — после того, как она задешево использовала свою возлюбленную, свою Зайку, самое дорогое на свете существо?