Феликс Аксельруд - Испанский сон

Все еще ощущая некоторое разочарование и даже досаду, она вдруг поймала себя на том, что первоначальная ее неловкость куда-то исчезла вслед за Царевною. Теперь она ощущала себя перед высоким столом вполне комфортно. Она не знала, какие еще испытания имел в виду его сиятельство, но почему-то обрела уверенность в том, что все это ей по плечу. В ней возобладало любопытство: если она пройдет испытания — какова будет награда?

— Теперь, — продолжал его сиятельство, как бы отвечая на ее мысли, — надлежит удостовериться в идейной твердости испытуемой, для чего предлагаю членам жюри задавать ей любые вопросы. При этом, хотя она кажется и близкой к тому, чтобы пройти испытания, я просил бы вас, господа, воздерживаться от прямых формулировок, которые прежде положенного могли бы открыть испытуемой наше кредо. Для примера, задам первый вопрос. Скажите, дитя мое, — с неожиданной лаской в голосе обратился он к Марине, — есть ли у вас какой-либо объект преклонения? Какой-нибудь, иначе говоря, кумир?

— Простите меня, ваше сиятельство… — начала свой ответ Марина и опасливо оговорилась: — Надеюсь, я могу вас так называть, раз это делают другие…

Его сиятельство милостиво кивнул головой.

— …но я должна уточнить, — продолжала она, — какого рода кумира вы имеете в виду. Ведь сказано — не сотвори себе кумира; и в то же время в житейском смысле кумиром может быть кто угодно, от футбольной команды до соседского мальчика. Боюсь, что ответ мой должен зависеть от уровня, на котором задан вопрос… а коли так, я должна точно представлять себе этот уровень.

Его сиятельство откинул капюшон. Это движение было неожиданным для нее и наполнило ее трепетом. Его лицо, лицо человека средних лет, не было ей знакомо. Оно было исполнено твердой воли и резковатой мужской красоты, напоминая этим бюсты римских императоров; взгляд глубоко посаженных глаз, казалось, проникал в нее глубже, чем она до того позволяла кому бы то ни было.

— Не играй с нами, дева, — сказал человек. — Здесь не философское ристалище, но высокий и строгий экзамен. Чем честнее будут твои ответы, тем блистательней может возгореться твоя звезда. Итак — есть ли у тебя объект преклонения?

— Да, — еле слышно сказала она и опустила голову.

— Смотри на того, кто задает вопросы.

Она загипнотизированно подняла взгляд.

— Можешь назвать одним словом, кто… или что? — жестко вопросил экзаменатор.

— Да.

— Назови.

— Это Царь.

Взгляд его сиятельства неожиданно потеплел. Этот человек приводил Марину в смятение; он все делал неожиданно, ни одно из его действий она не могла предугадать. Она ощутила себя мошкой, ничтожеством… Это испугало ее; она не ощущала себя так ни с Отцом и ни с одним Господином.

— Я удовлетворен, господа, — объявил его сиятельство. — Теперь ваша очередь.

— Скажи, дева, — задал вопрос человек из центрального кресла, — если царь не по своей воле отстранен от надлежащего места, должно ли это означать, что он низложен?

— Низложен? — переспросила она.

— Да, то есть что он больше не царь?

Ей вдруг стало легко отвечать. Какой-то барьер был пройден — дальше шло хорошо ей известное.

— Разумеется, нет, — сказала она и в первый раз в этом зале улыбнулась, — кто же может низложить Царя, как не Он сам?

Вопросы посыпались с разных сторон, как град.

— В каких случаях царь не может быть восстановлен?

— В случае смерти… в случае тяжкой болезни, явно препятствующей такому восстановлению…

Она немного подумала.

— Других случаев я не вижу.

— Известно ли тебе слово «змей»?

— Да.

— Кого называют этим словом?

— Лукавого гада, дьявола и сатану… врага рода человеческого.

— Кто сильнее — царь или змей?

Ай да вопрос! Он заставил ее запнуться; она неуверенно посмотрела на его сиятельство, сидевшего на своем месте с краю стола по-прежнему с откинутым капюшоном, и уловила в его пронизывающем взгляде некое поощрение. Говори честно что думаешь, советовал ей этот взгляд.

— Это вопрос вопросов, — сказала она мрачновато. — Есть Цари сильные, изгоняющие гадину по своей воле, а есть слабые… всего лишь водворяющиеся на освобожденное место… Нет единого ответа на ваш вопрос, господин.

Опять наступило молчание. Затем тихо прозвучал последний вопрос:

— Должно ли помогать отстраненному от престола царю водвориться?

— Если Он сам этого не может, то да.

— Полагал бы, что испытание закончено, — послышалось в тишине. — Ваше мнение, господа?