Феликс Аксельруд - Испанский сон

— И совсем другое дело, если эта любовь — с ее младенческих лет… Что это за любовь, отдельный разговор… да и не для дела… а для дела важно, что причина и следствие меняются местами: не смерть матери привела к любви отца и дочери, а может, как раз наоборот — любовь отца к дочери возникла и проявилась раньше… та самая любовь, которую оказалась не в состоянии вынести мать… и из-за которой…

Он помолчал. При всем ее жутком состоянии она не могла не отдать должное щадящим формулировкам, в которые он облек свой логический анализ.

— В общем, — подытожил он, — теперь у Семенова появился мотив убийства Отцом твоей матери.

— Я могу отказаться от этого объяснения? — спросила она.

Он не понял.

— То есть?..

— Сказать, что написала неправду… что не в себе была…

— А-а, — он улыбнулся. — Наверно, ты плохо представляешь себе, кто такой адвокат. Сейчас тебе не нужно думать, что делать дальше. Думать за тебя буду я. Отказываться от показаний, менять их, вообще обманывать всех вокруг и так далее — это уже техника, это часть общей линии защиты, которую я сам должен создать, исходя из всего имеющегося. Ты просто должна говорить мне правду — одному только мне! — и выполнять мои инструкции, больше ничего.

«Обманывать всех вокруг». Так похоже на Завет — и, вместе с тем, так бездушно. Она не могла понять, как относиться к этому. Не успевала осмыслить новые для себя вещи. Информационный поток перегружал, затоплял шлюзы ее сознания.

Он посмотрел на ее озадаченное лицо и добавил:

— И не мучай себя за свои ошибки. Это было бы очередной ошибкой, хуже и опасней всех сделанных.

— Значит, — спросила она, — вы не отказываетесь продолжать… то есть, вы будете защищать Его, даже если речь пойдет об убийстве моей матери?

Он хмыкнул.

— Знала бы ты, скольких я защищал насильников и убийц, которых непонятно как земля носит. Я просто адвокат, вот и все.

— Нет, не все, — сказала она, неожиданно исполняясь чувством горячей благодарности, даже любви к этому человеку, о существовании которого она вообще не знала всего несколько часов тому назад, — вы не просто адвокат, я это чувствую… Вы отложили разговор о деньгах, забрали меня домой, покормили… Я не знаю обычных адвокатских правил, но мне почему-то кажется, что ваши поступки необычны. Вы приняли меня близко к сердцу — ведь так?

— Да, — сказал он, радуясь, — ты угадала. Ты в своих Починках научилась чертовски точно выражаться. Близко к сердцу — да!.. и, между прочим, именно по этой причине я не возьму с тебя ни копейки денег. Это понятно?

Она кивнула головой.

— Впрочем, — философски заметил он, — если б ты собралась заплатить мне деньгами, у тебя их совершенно точно не хватило бы.

Она смотрела на него, как на волшебника из доброй сказки.

— Вы не похожи на людей, которых я знаю.

— Должно быть, так, — ухмыльнулся он. — Мы с тобой два сапога пара. Впрочем… надо бы сюда еще двоих для порядка — твоего Отца и участкового Семенова. Это уже две пары сапог.

— Как это — Семенова? — удивилась она.

— Нарушители устоев, — объяснил он, — люди, которые из своих личных побуждений… кстати, не всегда и денежных… плевать хотели на закон, мораль и прочие общественные институты. Семенов — именно из таких. Ты и Отец, понятно, тоже. Ну, а я… Хочешь, о себе расскажу, чтоб понятней было?

— Конечно… если вам хочется…

— Э, нет. В этом я Семенову не товарищ. Если тебе интересно, то мне хочется. А если нет… это тоже было бы понятно, сейчас иных мыслей, кроме как об Отце, у тебя вроде как и быть не должно… но, с другой стороны, все время об одном — так и спятить недолго. Поэтому…

Он развел руками. Она вдруг подумала, что это первый мужчина в ее жизни — кроме Отца — с кем она вообще разговаривает по-нормальному. И он же собрался помочь ей в важнейшем деле. Ее интерес к нему был бы более чем естествен.

— Мне интересно, — сказала она. — Это правда.

Она чувствовала, что не лжет ни ему, ни себе.

— Ну что ж, — сказал он, — я рад, потому что рассказывать о себе всегда приятно, а уж такой милой, юной и, несмотря на это, понимающей особе, как ты — приятно вдвойне. Однако, не подумай, что вещи, о которых я буду говорить, становятся достоянием первого встречного. Например, здесь, в этом замечательном уездном городе, нет ни одного человека, который был бы посвящен. Хочешь верь, хочешь не верь, но ты будешь первая.

— Это означает, — предположила она, — что я должна хранить в тайне все, что от вас услышу?