Лидия Ланч - Парадоксия - дневник хищницы

К свиданию я приготовилась: заглотила парочку метаквалона и запила их «Jack Daniels». Оделась во все черное, накрасила губы, надела туфли на шпильках и приглушила свет. Отперла дверь и оставила ее слегка приоткрытой — буквально на волосок. Просунула под замок крышечку от отрывных спичек с надписью соблазнительно пожарно-красными буквами «ПРАВДИВЫЕ ПРИЗНАНИЯ», номер 900 разорван надвое. Я знала, что он догадается, что надо делать. Помастурбировала для стимула, обмакнув пальцы в виски. Так приятно, когда пощипывает. Мне стало так хорошо, что я сама не заметила, как задремала. Проснулась из-за того, что мне к горлу приставили что-то острое. Ножницы. Запах геля для волос и колесного масла — как едкий пьянящий дурман. Телевизор работал с отключенным звуком. На пустом канале. Его черно-белые отсветы подрагивали на постели.

— Ты умрешь за меня? — прошептал он, цитируя фразу Мэнсона, сказанную им Тексу Уотсону за несколько месяцев до убийства Тейт и Ла Бланки.

— Я убью за тебя, — солгала я в ответ, скрепив таким образом нашу связь, которая продолжалась два года. Бурный роман белой швали. Новая вариация старой истории любви и ненависти.

Секс был как вихрь невысказанных угроз, смертоубийственных вероятностей, воспоминаний о будущем. «Пустоши», «Бонни и Клайд», «Бостонский душитель», «Я хочу жить». Разрозненные фрагменты киношных грез, вплавленные в сознание. Пойманные в западню времени — заключенные в зоне, где минуты растягиваются в часы.

Когда я проснулась, его уже не было. Но он оставил записку. Спермой на зеркале: «Внизу, в 7».

Он приехал за мной на старой «форде-пикапе» 58-го года выпуска, цвета детской неожиданности. Мы покружили по Уоттсу и подъехали к «Поросенкиному огузку» — палатке-барбекю на вынос, которая представляла собой одинокую стойку, закрытую пуленепробиваемым стеклом. Низкий, засиженный мухами потолок. Меню с грамматическими ошибками приколото прямо к стене. Старенький вентилятор под потолком грозил обвалиться в любой момент. Мы заказали свиные ребрышки, картофельный салат и бобы со специями. Запах еды на облизанных пальцах держался еще несколько часов. Запах, который всегда будет напоминать мне о нем: о его сколотых волчьих зубах, о том, как волосы постоянно падали ему на один глаз, как он машинально подправлял на ходу джинсы, перёд которых периодически выпирал под напором эрекции — с произвольными интервалами. О нашем первом почти убийстве.

Он сказал, что ему надо смотаться в Инглвуд. Забрать деньги у одного приятеля, который ему задолжал две с половиной штуки. За починку раздолбанной вусмерть «веспы». Сказал, что обернемся мы быстро. Заберем деньги и сразу смоемся. А на обратном пути, может, заскочим на представление Эдди Винсента по прозвищу «Ясная голова», который давал по три концерта в день в «Парисьене», довольно прикольном джаз-баре, куда любили захаживать пожилые черные парочки, чтобы вспомнить о юных голах и чуток растрясти задницу. Если все пойдет по плану, мы как раз успеваем на одиннадцатичасовой концерт.

Я сразу почувствовала, что тут что-то не так. Но все равно согласилась ехать. Не могла устоять — хотелось увидеть, какой он в деле. Мы зарулили в подземный гараж, выключили все фары и пару минут посидели в машине, чтобы глаза привыкли к темноте. Из-под пола гудит электрический генератор, гул звенит в темноте странным эхом. Он открыл бардачок и достал «Rigid». Нож с двенадцатидюймовым лезвием. Протер лезвие заскорузлым носовым платком, потом плюнул на рукоятку, протер ее тоже и положил нож на колени. Надел потертые кожаные перчатки, поднял нож и поцеловал его на удачу. Убрал нож в ножны, закрепил их на поясе. Улыбнулся кривой улыбкой, прошептал: «Ну, пошли…» Велел мне оставить дверцу чуть приоткрытой. Только совсем чуть-чуть. Чтобы свет был, но в глаза не бросалось.

Нас поглотила слепая черная пустота. Не видно вообще ни хрена. Непонятно, где зад, где перед. Шепчу ему:

— Марти… Марти…

Он шикает:

— Тсс… пошли…

Он приоткрыл дверь на лестницу, так что в щель просочилась узенькая полоска серебристого света. Еще ничего даже не началось, а у меня уже кровь колотилась в висках.

— Не произноси мое имя, пока мы не выберемся отсюда, и вообще, блядь, молчи, даже дыши через раз, — прошептал он, уткнувшись губами мне в шею. Кивнул в сторону лестницы и пошел первым, даже не оглянувшись, иду я за ним или нет. Разумеется, я иду. Хотя ноги как ватные. Один этаж, второй, третий. Двери в коридор — все заперты. Но его это не останавливает. Наоборот. Он преисполнен решимости. На шестом этаже он оборачивается ко мне и улыбается. Дверная ручка медленно проворачивается под его рукой. Свободную руку он запускает мне между ног, где джинсы уже мокроватые от возбуждения. Сгибает пальцы и вытаскивает меня в коридор за интимное место. Закрывает за нами дверь. Подносит пальцы к губам, нюхает остаточный аромат нервных секреций. Находим внешнюю лестницу. Спускаемся обратно на второй этаж, проходим по коридору, останавливаемся у двери в квартиру 9В. В голове звучит «Белый альбом» Битлов — сразу весь. Он дергает дверь. Заперто. Бьет по двери ногой. Нет ответа. Свет в квартире горит, на заднем плане тихонько играет музыка.