Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна (Cutting for Stone)

Телефоны, к счастью, работали. Матушка позвонила из дома в британское и индийское посольства, и те обещали прислать утром своих представителей. Говорить с членами августейшей семьи матушке не имело смысла, если уж сын императора был под подозрением, то племянницы и внуки тем более. Ходили слухи, что младшие офицеры армии ропщут и считают ошибкой неучастие своих генералов в перевороте; наверное, частичка правды в этом была, а то с чего бы императору поднимать сразу всем армейским офицерам довольствие. Поговаривали еще, что только извечное соперничество между лейб-гвардией и армией спасло его величество.

В ту ночь Шива и я спали в одной постели с Хемой. Подушка пахла брильянтином Гхоша. Стопка его книг громоздилась на тумбочке, в «Указателе дифференциальной диагностики Френча» страница была заложена ручкой, на книге лежали его очки для чтения. В выполняемых им на сон грядущий ритуалах – десятикратном втягивании живота, возлежании на тюфяке с закинутой назад головой (он называл это антигравитационными процедурами) – не было ровно ничего выдающегося, но в его отсутствие они стали казаться особо важными. «Еще один день в раю», – неизменно говаривал он, касаясь головой подушки. Теперь я понимал, что он имел в виду, день без происшествий – драгоценный дар. Мы втроем лежали в постели и ждали, как будто он вышел на кухню и вот-вот вернется. Хема всхлипнула и прошептала, вторя нашим мыслям:

– Господи, обещаю никогда больше не помыкать этим человеком.

Матушка, решившая заночевать в нашем доме и лежавшая в нашей с Шивой постели, отозвалась:

– Хема, спи. Мальчики, помолитесь. Не надо волноваться.

Я помолился всем божествам в комнате, начиная с Муруги и заканчивая кровоточащим сердцем Иисуса.

Алмаз воротилась ранним утром. Новостей не было никаких.

– Но когда приезжала или отъезжала машина, я вставала. Если в машине был доктор, он меня видел.

Хема и матушка собирались отправиться к десяти на условленное место с едой, одеялами и деньгами, а потом заняться посольствами и императорским семейством. Хема убедила нас остаться дома.

– А вдруг Гхош позвонит домой? Надо кому-то быть у телефона.

Мы оставались не одни, с нами были Розина и Генет. Алмаз, подкрепившись горячим чаем с хлебом, настояла на том, что поедет в Керчеле с матушкой и Хемой.

К полудню они еще не вернулись. Под присмотром Розины я, Шива и Генет соорудили бутерброды. Глаза у Розины были заплаканы, голос хрипел:

– Не волнуйтесь. С Гхошем не случится ничего дурного. Почему-то уверения служанки ободрили нас. Генет, бледная, с застывшим взглядом, стиснула мне руку.

Кучулу была очень тихая собачка. И если уж залаяла, значит, неспроста. Поэтому, услышав ее лай, я насторожился. В окно гостиной увидел, как какой-то неопрятный мужчина в зеленой армейской форме идет по подъездной дорожке, сворачивает за угол нашего дома. Кучулу зашлась в лае.

Она явно хотела сказать: на ступеньках нашего дома очень опасный человек.

Я бросился на кухню. Розина, Генет и Шива уже стояли у окна. Кучулу словно взбесилась, шерсть на загривке дыбом, клыки оскалены. Человек расстегнул китель и вытащил из-за пояса револьвер. Ни ремня, ни кобуры, ни гимнастерки, одна белая нижняя рубашка. При виде оружия Кучулу быстро ретировалась. Собачка она была храбрая, но дурой ее назвать было нельзя.

– Я его знаю, – прошептала Розина. – Земуй катал его на мотоцикле пару раз. Он служит в армии. Часто стоял у ворот, ждал Земуя. Льстил ему. Я Земую говорила: за лестью скрывается зависть. Земуй стал прикидываться, что его не замечает, или говорил, что им не по пути.

Военный заткнул револьвер обратно за пояс, подошел к «БМВ» и погладил седло.

– Видите? Что я говорила! – заволновалась Розина.

– Выходите! – крикнул человек в военной форме. – Я знаю, что вы там.

– Оставайтесь здесь. – Розина глубоко вздохнула. – Хотя нет. Бегите через парадную дверь в больницу. Найдите В. В. Дождитесь меня. – Она отодвинула засов и вышла. – Закройте за мной.

Не могу сказать, почему мы трое не послушались Розину а отправились вслед за ней. Храбрость тут была ни при чем. Скорее всего, бежать куда-то показалось нам куда страшнее, чем остаться рядом с единственным взрослым, на которого мы могли положиться.

Глаза у чужака были налиты кровью, и, похоже, он спал в своем мундире, не раздеваясь, но в его манерах было нечто шутливое. Мундир был ему слишком широк, а рукава коротки. Берет на голове отсутствовал, лоб разрезала посередине темная вертикальная морщина, напоминающая шов между двумя половинками лица. Несмотря на неопрятные усы, лицо у него было молодое.