Адам обвинил меня в неспособности прочувствовать великую литературу. Я ответила, что предпочитаю мир, тишину и бурбон. Я была пьяна. Язык заплетался. Многие проститутки страдают от пьянства или наркомании. Я не была фарфоровым ангелочком, я стала глиняной шлюхой. Проституткой, уличной девкой, потаскухой, путаной, куртизанкой, девушкой по вызову. Я подняла ногу В подвязке, показав Сколду трусики, едва прикрытые моей мини. Или это я едва прикрыла свою мини коротенькой юбкой. Мики в штанах у Сколда тут же упёрся в ширинку.
Сколд стал копаться в бумажнике. Я его остановила. Я мечта любого мужчины — проститутка, которая иногда даёт бесплатно. Адам снял штаны. Поднялся. Его член был готов. Я взяла в рот его головку. Сколд отогнулся назад, и у меня во рту осталась лишь четвёртая часть его члена. Потом он подался вперёд, так что член почти целиком оказался у меня во рту. Я отозвалась на эти движения маленькими кивками головы, схватив его достоинство двумя руками. Адам кончил мне на лицо.
Моя память в основном визуальна. Прежде всего я запоминаю образы. Я уверена, что пока сосала член Сколда, моим вдохам вторили его стоны. Но сам звук я вспомнить не могу. Адам отступил и рухнул на пол. Ругаясь, чертыхаясь, скуля, сыпля оскорблениями и проклятиями. Он называл меня шлюхой, сукой, лесбиянкой, коровой, глупой проституткой, извращенкой. Поскольку я явно была девушкой образованной, Сколд хотел знать, где я научилась таким распутным, развратным трюкам. Может, меня изнасиловал отец, совратил какой-нибудь распутник или растлил извращенец?
Поскольку я читала Джона Клеланда и Кэти Акер, не дав Адаму прямого ответа, я рассказала ему историю Фанни Хилл, перемежая её с собственными воспоминаниями об учёбе на факультете искусств. Мемуары женщины лёгкого поведения. Кэти поехала в Барнс, Ева оказалась в Ливерпуле. Первая неделя в институте. Вечера знакомств. Вино и сыр. Новички нервничают. Похотливые старые учителя высматривают свежие таланты. Мой сатир подошёл ко мне, ухмыляясь одному ему присущим образом. Исходивший от него запах усиливал чувство отвращения, возникшее при его появлении.
Профессор подсел ко мне. Он глушил вино, при этом взглядом обнажая мою грудь так, что мне было и больно и стыдно. Новички, с которыми я болтала, растворились в толпе, обременив меня непосильной задачей — развлечь этого распутного козла. Сдуру я завела разговор о его картинах. Он уверял, что не может говорить о своих творениях, если я их ещё не видела. Он схватил меня за руку и, толкая, повел в свою мастерскую в другой части здания. Меня пронзил внезапный приступ дрожи, когда я осознала, что мы остались наедине.
Я была так сильно напугана, даже не имея чёткого представления о предмете собственного страха, что опустилась на потрёпанный диван. Я сидела в оцепенении, обхватив колени руками, не подавая признаков жизни, не зная, куда смотреть и когда пошевелиться. Однако в это состояние я впала ненадолго. Монстр присел рядом и без дальнейших церемоний и предисловий обнял меня за шею и с силой притянул к себе, таким образом, заставляя принять (несмотря на мои попытки от него отделаться) свои мерзкие поцелуи, которыми он меня просто засыпал.
Когда я почти потеряла сознание и перестала сопротивляться, он сорвал мои джинсы, открыв своим рукам и глазам тайны моего тела. Я сносила всё это молча, пока воодушевлённый моим страданием и покорностью он не попытался повалить меня на диван, и я почувствовала его руку на своих обнажённых бёдрах. Я быстро сдвинула ноги. Расстёгивая свои грязные твидовые брюки, он пытался раздвинуть мои ноги коленом. Я сопротивлялась и уже начала проигрывать, когда эта скотина остановилась, проклиная собственную склонность к преждевременной эякуляции.
Девственности меня лишил Робин Гудфеллоу. Мои друзья упросили его освободить меня, после того, как меня задержали за пьянство и непристойное поведение. Арестовавший меня констебль презирал культуру. Ему казалось, что я насмехаюсь над ним, когда я сказала, что то, что он принял за пьянку в кабаке, на самом деле было группой студентов-художников, создающих пьющую скульптуру. Серьёзная работа, расчленение прошлого. А теперь представьте себе прекрасного юношу лет двадцати пяти-тридцати, чьи непослушные кудри небрежно спадали на цветущее юное лицо. Таким был Робин Гудфеллоу, помощник адвоката и амбициозный бездельник.
Робин появился в полицейском участке, и меня освободили под его опеку. После того, как я провела ночь в тюрьме, этот голубоглазый Адонис угостил меня завтраком. Яйца, чипсы, бобы, грибы, тосты и помидоры. Всё это мы запили крепким чаем. Потом он отвёз меня в свою квартиру на Токстет. Стены были покрыты жиром от еды, которую готовил Робин. На простынях были крошки. Нетерпение моего спасителя было настолько огромно, что не позволило ему полностью меня раздеть. Он просто стянул с меня трусики после того, как повалил на спину. Полураздетый он ринулся в атаку.
Читать дальше