Валерий Сегаль - Петербург, 1895 год

«НАША ЦЕЛЬ — КОММУНИЗМ!»

Напротив, перед входом в Madison Square Garden, группа узкоглазых манифестантов держала транспарант с надписью:

«ПОБЕДА ДЕЛА ЧУЧХЕ — ГЛАВНОЕ СОБЫТИЕ ЭПОХИ!»

Я с трудом пробился к зданию вокзала. У самого входа высокий черный парень раздавал какие-то листовки. Одет он был в потертые джинсы и грязноватую футболку с надписью:

«ИСПОЛЬЗУЙТЕ ПРЕЗЕРВАТИВЫ, ЧТОБЫ НЕ ЗАРАЗИТЬСЯ ДЕТСКОЙ БОЛЕЗНЬЮ ЛЕВИЗНЫ В КОММУНИЗМЕ!»

Вся эта обстановка что-то смутно мне напоминала. Что-то очень хорошее, но я не мог вспомнить — что именно.

Никогда еще мне не доводилось видеть такого столпотворения на Pennstation. Здесь смешались люди всех рас и национальностей. Впервые в жизни я видел в Америке толпу, в которой люди не кучковались по расовому или национальному признаку. А может быть это неплохо, подумалось мне. Не написать ли об этом? Нет, шефу нужно совсем другое. Интересно, как он это выразит? Я представил себе шефа: «Это важная мысль, Ларри, но сегодня у нас другая тема на повестке дня. Сегодня надо писать не об этом, хотя думать об этом следует уже сегодня!» Все-таки, как только человек дорастает до политизированной должности (безразлично в какой политике — общегосударственной, заводской или редакционной), он сразу превращается в полнейшего идиота…

Внутри также было много транспарантов, и царила какая-то приподнятая, праздничная атмосфера. Все эти люди были почему-то счастливы. Я снова поймал себя на мысли, что мне все это смутно о чем-то напоминает. В чем же дело? Вроде бы это обездоленные люди, пришедшие на коммунистический митинг, чтобы мобилизоваться для борьбы с эксплуататорами. Но почему у них такой счастливый вид?

Внезапно я понял, в чем тут дело. Эти люди счастливы, потому что они собрались вместе, чтобы говорить правду! Чтобы говорить вещи, которые «не очень позволено» говорить! Чтобы вести себя естественно! А это уже очень и очень много! И дело тут было вовсе не в коммунизме. Вероятно, в иных коммунистических странах точно такие же люди с таким же энтузиазмом собирались на антикоммунистические митинги.

Я вдруг понял, о чем напоминала мне эта обстановка. Я вспомнил рок-фестивали моих юных лет. Там царила точно такая же атмосфера.

В центре зала, прямо перед гигантским информационным монитором, было сооружено некое подобие сцены. По странному совпадению, как только я вспомнил рок-фестивали, на эту импровизированную сцену вышли музыканты популярной группы «Князь треф». Акустика была ужасная, разбирать слова песен было нелегко, но принимали их все равно здорово. Исполнив пару песен, музыканты удалились.

Через пять минут под приветственный гул толпы на той же сцене появился Ричард Рауш. Живьем я его видел впервые. Был он среднего роста, полный, лысый, с широким (именно широким, а не высоким) лбом и приятной открытой улыбкой. Одет он был удивительно просто — кроссовки, старые потертые джинсы и ковбойка. На его левом плече сидел неизменный попугай. Этот большой синий карибский попугай давно уже стал своеобразной визитной карточкой Риччи Рауша. Несомненно он добавлял популярности как своему хозяину, так и всей партии американских коммунистов.

Риччи поднял вверх обе руки, не то приветствуя собравшихся, не то призывая всех к тишине. Когда все, наконец, смолкли, он заговорил. Говорил он весьма банальные вещи: про эксплуатацию человека человеком, про неравные возможности в современном капиталистическом обществе. Во многом он повторял Чомского, а временами даже открыто его цитировал. Вновь, как и на предыдущих коммунистических митингах, я поймал себя на мысли, что в основном согласен с оратором.

Речь Рауша по большей части состояла из простых предложений. Время от времени он употреблял умеренно сильные выражения, чем еще сильнее располагал к себе публику.

В один момент случился очень забавный эпизод. Большую часть времени попугай спокойно сидел на плече у оратора, важно посматривая по сторонам. В ходе своего выступления Рауш задался вопросом: «Может ли трудовой люд добиться прихода к власти парламентским путем?» и умолк на какое-то мгновенье, прежде чем ответить. Воспользовавшись паузой, попугай хрипло произнес: «Ask me, if I give a shit!», чем чрезвычайно развеселил публику.

Должен заметить, что если с первой частью речи Ричарда Рауша я был в целом согласен, то к моменту эпизода с попугаем мне уже многое казалось неясным. Что, например, понималось под «приходом к власти трудового люда»? И где проходила граница между «трудовым людом» и «нетрудовым»? И к какой категории относился, например, я? Или даже шеф? Ведь даже шефа я, при всем желании, не рискнул бы однозначно причислить к «нетрудовому люду»!