Джеймс Ваддингтон - Хуже некуда

Патруль утер нос и поднял голову. Жакоби рассекал ветер на дальнем вираже, а вслед за ним летели еще семь или восемь гонщиков.

Ярость, боль и недоумение нашли наконец выход, и Азафран с утроенной силой завращал педали. Акил, в глазах у которого закипали слезы, даже не отреагировал. Зато пресмыкающееся по прозванию Меналеон тут же село Патрулю на колесо.

Азафран гнался, как лев. Случается, и посредственность неведомо откуда обретает нечеловеческую мощь и с легкостью обходит признанных лидеров. Патруль, как всем известно, далеко не посредственность. И хотя Меналеон, точно обгаженный хвост, неотвязно волочился следом, Азафран в один прием настиг оторвавшихся лидеров на Шез-де-Диабле и пролетел вместе с ними вниз по Ла-Редондес (на пике Игфуан разгорелась настоящая схватка; трое выдохлись и вышли из борьбы; на спуске отстали еще двое — должно быть, из ужаса перед смертоносными виражами опасного противника) и неудержимой бурей помчался по плавным изгибам лесной дороги, уводя Жакоби, Меналеона и еще четверых оторвавшихся все дальше от основной группы. И это был не просто выпад юнцов, жаждущих мимолетной славы, но серьезная угроза тому, кто рассчитывал на звание чемпиона всего мира. Так о чем же думал этот Азафран, пренебрегая священным долгом помощника величайшего на свете гонщика?

В свое извинение Патруль может с полным правом ответить лишь одно: подобные мысли просто не приходили ему в голову. Зато приходили другие. На следующем восхождении к Шез-де-Диабле он расправился со всеми за исключением Жакоби с Меналеоном. Точно пикирующие истребители в тесном боевом строю, троица с ревом обрушилась по Ла-Редондес и стремительно понеслась по дороге. То и дело один из гонщиков вырывался вперед секунд на пятьдесят, но, не выдержав напряжения, уступал и удалялся в хвост перевести дыхание, примерно так же, как расслабляются спринтеры на середине стометровки.

У подножия Игфуан Меналеон переместился с третьей позиции вплотную к Патрулю.

— Вот ты и попался, крыса зубоскальная! — зашипел он и помахал перед носом соперника флягой.

Возможно, это ничего и не значило. После грязного пасквиля в «Гэлакси» размахивать флягами стало модной шуткой — довольно низкого пошиба, по меркам Азафрана. Кое-кто и сейчас обвиняет Патруля в излишней, прямо-таки «женской» чувствительности. Бумагомараки! Где им понять, что подчеркнутое презрение к прекрасному полу давно уже олицетворяет собой не мужскую доблесть, а происки уязвленного либидо! Покажите мне человека, который на месте Патруля подпустил бы шутника ближе чем на милю.

Загвоздка таилась в том, что Азафран и Меналеон имели майки одной национальной команды в отличие от иностранца Жакоби. Поэтому правильнее всего — и, конечно, выгоднее для Саенца — было бы травить чужеземца, путаться под ногами, не давать спуску, пока тот не выдохнется. Какое там! Повинуясь инстинкту самосохранения, Азафран поклялся себе, что нипочем не даст этой гадине подобраться к своей пятой точке.

Оставалось лишь одно: обойти Жакоби, а там — либо сердце разорвется, либо враг рано или поздно отвяжется.

— О, какие сладкие, восхитительные ягодицы, — с издевкой простонала гнида, поглаживая флягу, словно налитый кровью член. — Скоро мясцо-то поотвалится…

Это была последняя капля. Уже во второй раз за гонку Патруля затрясло от ярости, в висках зашумело, и за сотню метров до пика гонщик ринулся вперед, как леопард за добычей.

Уловка подействовала. Подстрекаемому злобой Меналеону не хватило ни боевой закалки, ни высокого духа противостоять внезапному напору. Зато Жакоби с его чистым сердцем и незамутненным разумом, нацеленным лишь на победу, тут же воспрял при виде столь неслыханной щедрости. Когда эти двое перемахнули через гребень и помчались по трассе, зрители не могли разглядеть и миллиметрового просвета между их колесами. Меналеон же, заячья душонка, остался ждать пелотона. По равнине Патруль и Жакоби летели бок о бок, точно братья, старший и младший. В конце концов, остальную часть года они делили комнату, боролись за одну и ту же команду — как тут не породниться?

Чуть погодя гонщиков настиг автомобиль сопровождения. Из окна показался Эското, капитан не только «КвиК», но и национальной сборной Азафрана. Патрулю довелось лишь однажды услышать, чтобы Фернанд уместил такой обширный набор ярких, но весьма специфических выражений в незамысловатый вопрос: «Че ты творишь?»

Азафран изложил ситуацию честно, как мог. Только вдруг отчего-то слова перестали вязаться друг с другом.