Георгий Котлов - Несколько мертвецов и молоко для Роберта

Мне стало тошно до невозможности, в глазах даже потемнело, но вместе с тем я почувствовал и возбуждение. Пусть она занималась развратом с другим, но ведь это была именно она, и именно ее родное тело я видел сейчас на экране. Маленькие розовые соски, пухлый лобок с узкой полоской светлых волос, родинка на левой щеке и даже шрам на коленке… Все это было сейчас передо мной. Крупным планом ее раздвинутые ноги, и между ними голова бизнесмена. Потом ее раздвинутые ягодицы, и снова его голова, его мерзкий язык, слизывающий ее выделения, словно яблочный сок… А вот и его волосатый зад, украшенный огромной шишкой геморроя, и ее нежный, как у кошки, язычок…

Потом я услышал ее голос, она тихо спросила этого подонка:

«Может, хватит?», а он бодро ответил, что это только начало. Она вела себя скованно и стеснительно, а этот развратный тип чувствовал себя в своей тарелке…

Я нажал на «стоп» прежде, чем Эля успела сообразить, что вся эта любовная сцена снималась в этой комнате, на этой тахте…

— Интересно, — протянула Эля, — а говорил, что будем смотреть комедию.

— Наверное, перепутал кассеты, — ответил я.

— Порнушка — тоже ничего. Может быть, посмотрим ее? По-моему, отечественное производство и снималось все на любительскую камеру. Занятное зрелище.

— Муть какая-то. Ничего занятного. Не хочу смотреть это.

— Как хочешь, Роберт. А что тогда поставишь?

— Что угодно, только не эту дурь… Вот хотя бы «Отрубленные головы»…

— Я говорила, что видела этот фильм. Он скучный. И мы собирались посмотреть комедию, правда?

— Правда, но, честно говоря, не могу вспомнить, куда подевалась кассета с фильмом «Не может быть». Да и видик что-то закапризничал, ленту не хочет отдавать, — принялся я врать. — Лучше давай покатаемся. Если у тебя есть время.

Эля — девочка умная, поняла, что я чем-то взволнован и в данный момент мне плевать на все комедии мира. Она не стала задавать вопросов, а просто сказала:

— Конечно, у меня есть время. Если хочешь, давай покатаемся по городу. Может, и его с собой возьмем?

— Кого? — удивился я.

— Паутиныча.

Мне пришлось улыбнуться ей. С чувством юмора у Эли полный порядок.

И мы отправились кататься. Поехали сперва мимо гаражей по нашей длиннющей, знаменитой печальными событиями улице, и напротив вытрезвителя мы проехали возле дома № 68, из окна которого пять лет назад один сумасшедший, живший на восьмом этаже, выбросил барахливший телевизор и убил им трехлетнего малыша, игравшего в двух шагах от бабушки. Потом мы свернули налево, проехали мимо районного УВД и круглосуточного магазинчика «Золотая рыбка», а после выехали к больнице «Лисма», в которой пару недель назад пятилетнему мальчику сделали по ошибке клизму из раствора хлорки. Мальчик умер, а мне, если хорошенько порыться в мозгах, вспомнится, как давным-давно напротив этой больницы автомобиль с пьяным водителем сбил двух малышей, братика и сестренку. Девочка осталась жива, а вот мальчик погиб сразу, и на обочине, у столба, целый день валялся окровавленный сандалик. Я был школьником с едва прорезавшимися клыками, когда бегал после уроков с одноклассниками смотреть на этот сандалик…

Эля включила радио. Никита допевал песню о своем одиночестве. Я смотрел на людей за окном, а люди смотрели на нас, на наш огромный и мрачный автомобиль, и, наверное, пытались понять, куда это ползет на ночь глядя заграничный катафалк, неизвестно откуда появившийся на улицах провинциального городка. Наверное, они, эти люди, воображали, что катафалк набит мертвецами, но они ошибались. Кроме водителя и пассажира, в машине никого не было.

Конечно, когда-нибудь мы и превратимся в мертвецов, может быть, даже через пару минут врежемся в грузовик и, окровавленные, медленно испустим дух в искореженном катафалке, но пока еще мы были живы.

Эля, судя по всему, вообще не собиралась умирать, а вот мне было так тошно, так тоскливо, что жить совсем не хотелось. И все из-за треклятой кассеты! Хотя, возможно, кассета здесь ни при чем. Наверное, все дело в ней, моей любимой, которую я не могу ни видеть, ни слышать. Которой я совсем-совсем не нужен.

Я вспомнил, что сказала мне после своего дурацкого теста претендентка номер два: «Робертик, ты ищешь смерть!» Черт возьми, да ведь она права! Я потерял свою любовь, и теперь мне осталось лишь найти свою смерть…

Я представил себе собственные похороны: голый покойник, лысый, валяется вместо гроба в ванне с водой, и по нему ползают жирные мухи, на которых охотятся огромные пауки. Ванна с мертвецом, удавившимся, застрелившимся или пропустившим через себя 220 вольт, стоит у подъезда, прямо на асфальте, и ее окружили зеваки и соседи, никто не плачет, а потом огромные пауки хватают ванну и тащат ее на кладбище. Унылые музыканты дуют в свои тусклые трубы и громыхают тарелками, провожая Роберта Дезертиро в последний путь. Они смело импровизируют на мотив песен Джорджа Майкла и Б. Моисеева. Скрюченный жалкий труп на дне ванны, наполовину скрытый водой, подвывает: «Наверно, я сошел с ума…»