Павел Пепперштейн - Мифогенная любовь каст, том 2

Никогда прежде парторг не видел столь прямых, тонких и гармонически сочетающихся линий. Схема Меча. Об этой Схеме и совещались собравшиеся. С точки зрения Дунаева — грубого воина, — Схема казалась совершенной. Но идеальные существа, собравшиеся в зале, видимо, обладали другим зрением. Они ничего не исправляли в Схеме. Они просто смотрели на нее, словно выдерживая в лучах своего внимания. Они совершенствовали Схему, лишь глядя на нее. Все они улыбались — гордо и нежно. Так безудержно любящие родители смотрят на своих детей, давая им возможность расти в луче заботливой гордости.

По тончайшим линиям Схемы, словно по натянутым проводам, бежали искрящиеся токи любви. Они накапливались, играли, посверкивали, весело потрескивали электрическими разрядами.

«Институт Меча, — подумал Дунаев. — Здесь собрались ученые».

Странно называть «учеными» мириады созданий с почти одинаковыми сияющими лицами, созданий, явно не имеющих пола, вечно юных, за плечами у которых теснятся прижатые к спинам огромные белые крылья, состоящие из гладких скрипучих аппетитных перьев.

Вроде бы это скопились ангелы.

И все же это собрались ученые.

— Ученые! — прошептал парторг. Почему-то от этого слова ему стало так отрадно, так легко и весело на душе, что захотелось прыгать и скакать, как делают дети и собаки, и по собачьи ластиться к этим белоснежно-мудрым существам, тереться взлохмаченной головой об их колени, нежно покусывать детские лодыжки.

Он метнулся туда, к ним. Что-то лопнуло в воздухе: его толкнуло, швырнуло, и он кубарем скатился на Стол Совещаний и помчался вперед, по центру Схемы. Сначала ему показалось, что он снова Колобок — Колобок, сошедший со своей Орбиты, но зато вышедший на Трассу, на Магистраль, прямо и четко ведущую к Цели. Потом ему почудилось, что он — Бублик. Но тут же он понял, что он не бублик и не колобок, а золотое кольцо, гладкое, раскаленное, без надписей или каменьев, напоминающее по типу обручальное. Он катился по Схеме Меча: вот он прошел Рукоять и Перекрестие и вышел на Финишную Прямую — на сверкающую Магистраль Клинка.

На дикой (как ему мнилось) скорости он мчался вперед по центру этой Магистрали, по тому месту схемы, где обозначено было «ложе меча». Если бы это был реальный, а не схематический меч, здесь прошла бы стальная канавка, русло, по которому должна струиться соленая и терпкая река вражеской крови.

Снова появилось ощущение стадиона. Мириады ангелов стали дружно, сильно хлопать крыльями, подбадривая Дунаева. Гул аплодисментов и совокупный мощный крик волной шел с трибун, с золотых скамей. Они «болели» за него… И он мчался все быстрее.

Скорость! О, скорость! О, бег существ! О, золотые урны, наполненные прахом полубожественных тел, которыми награждают победителей!

Магистраль стала сужаться. Он вышел на Острие. Острие упиралось в стрельчатое готическое окошко — узкое, скромное, с выбитым на хуй витражом. Лишь пестрые осколки торчали из рам.

Дунаев понял, что сейчас он вылетит на полной скорости в это оконце.

Он изо всех сил затормозил и завертелся волчком уже на подоконнике. «На крутом витраже!» — мелькнул в сознании каламбур. От падения в окно его спас кривой осколок витража, усеянный изображениями мелких цветов — кажется, гладиолусов. Сквозь красные, как кровь, лепестки гладиолусов Дунаев глянул в окно и увидел красное небо, запачканное дымом сражений, и далеко внизу — руины города и красную ленту реки. Он узнал Волгу. Это был Сталинград. Он попытался определить, где находится, но почти все здания города, все ориентиры были разрушены. Он смотрел на город с какой-то точки, высоко расположенной в небе. Внезапно сквозь тучи пробилось солнце и заиграло в рубиновом стекле. С трепетом Дунаев увидал огромную тень, падающую на руины города. Он узнал эту тень. Это был колосс — Ася Каменная, грозная и величественная мать Максимки. Максимальная мать! Он видел тень ее могучих плеч, тень развернутой головы, тень воздетой к небу руки и тень меча, сжимаемого этой рукой. Тень меча лежала прямо под ним, рассекая город пополам. Он вдруг понял, что находится в мече , в самом его кончике, в острие. Он был внутри изваяния, внутри меча!

Время шло быстро. Быстрее, чем летели по небу облака.

Солнце стремительно клонилось к западу. Тень Аси простиралась все дальше, становясь отчетливее. Дунаев увидел, что тень меча указывает своим острием на некий дом.

— Приближение! — скомандовал парторг и стал одновременно видеть сквозь стены и крышу. Но все по-прежнему было красным.