Павел Пепперштейн - Мифогенная любовь каст, том 2

Небольшая группка офицеров медленно шла вдоль поезда, блестя сапогами. Один отстал, закуривая. Ветер с моря мешал ему.

Дверь ближайшего вагона распахнулась, и на железнодорожную насыпь спрыгнул еще один офицер, в светло-серой эсэсовской шинели с черным воротником. Спрыгнул довольно легко, как спрыгивают из вагона люди худощавые, спортивные. Поправил фуражку.

Закуривающий посмотрел на него, прищурившись, из-за ладоней, сложенных лодочкой. Смотрел, медленно узнавая.

— Юрген. Юрген фон Кранах. Неужели ты? Спрыгнувший обернулся, заслонившись от солнца.

— Аксель Адлерберг. Ха! Вот не думал, что встречу… В таких-то местах. А впрочем…

Они обнялись. Когда-то вместе учились в Марбурге, буршествовали, пили белое и красное вино, говорили о девушках и о философии. И с тех пор не встречались. А теперь привелось встретиться случайно, на войне, возле тщательно охраняемого поезда.

Пока они задавали друг другу вопросы, которые задают друг другу при внезапных встречах старые студенческие товарищи, много лет не имевшие друг о друге вестей, каждый разглядывал другого, думая о тех изменениях, которые внесли в знакомый облик военная форма и прошедшие годы. Аксель отметил про себя шрам под глазом Юргена, отсутствие усов и монокля, худобу, загар, молодость и что-то странное в глазах, что-то новое, одновременно дикое и смущенное, как если бы встретились они не на войне, а, например, в церкви или в публичном доме, куда каждый из них зашел украдкой. Юрген же обнаружил, что его студенческий товарищ совершенно не изменился с давних пор: все то же белое лицо и веснушки, все те же темные глаза, та же сутулость, забавная в сочетании с кожаной шинелью и черной фуражкой.

Они пошли вдоль состава, беседуя. Разговор их начался о поезде, вдоль которого они шли. Специальный состав, с утроенной охраной. Во всех товарных вагонах — ящики. Многочисленные, крепко сбитые деревянные ящики, наполненные различными ценностями.

— Уходим, — кивнул Юрген на вагоны. — Уходим и тащим с собой награбленное. В Берлине это конвоирование преподнесли мне как особо важное задание. Очень мило! Будь я русским или польским партизаном, наверное, польстился бы на этот состав… Все это напоминает старый добрый вестерн: бледнолицые везут золото апачей, а доблестные краснокожие вскоре появляются на горизонте.

— Пока что их здесь еще нет, — произнес Аксель, глядя на сосны. — Это ложная тревога. Я чувствую. Научился уже чувствовать такие вещи. Вот здесь… — он положил руку в перчатке на солнечное сплетение, — …нет сигнала. Не защемило. Лотос не сложил лепестков. Следовательно — скоро тронемся.

Он улыбнулся. Улыбнулся и Юрген.

— А ты в одиннадцатом, — сказал Аксель. — У вас там что-то особенное. Самое-самое. Столько человек охраны на один вагон — это притягивает интерес. А ты, значит, в ответе.

— Да ничего там особенного нет, — махнул рукой Юрген. — Просто кто-то очень жадный и очень-очень боится за свое добро. Точнее, не за свое, а за украденное добро. Они ведь там, знаешь ли, большие эстеты, — Юрген показал пальцем в небо. — Очень любят красоту. Вот мы и везем им некоторое количество красоты. Не хочешь ли красного?

— Днем? На службе? — Аксель сощурил свои бледные ресницы. — Узнаю тебя, философ. Впрочем, раньше ты предпочитал белое.

— Война приучает к красному. — Юрген усмехнулся. — Первые годы войны я не пил. Вообще. Ни капли. Но потом оказался на Кавказе, высоко в горах. В горном монастыре. Чуть было не остался там навсегда. Хотел принять постриг. Отречься от западного Христа в пользу восточного. Он древнее и более терпкий, как вино в тех краях. Но того вина у меня здесь нет, а то бы попотчевал тебя красным бархатом. Есть католическое, французское. Мне подарил целый ящик один человек, которого больше нет. Слыл большим любителем вина, а теперь вот уже — не любитель.

Они залезли в одиннадцатый вагон, находившийся в ведении Юргена. Внутри на ящиках сидели солдаты с автоматами. Ящики, плотно и тщательно сколоченные из свежих досок, пахли деревом. На светлой древесине виднелись там и сям темно-красные сургучовые печати с имперскими орлами. В полутьме товарного вагона все эти ящики разных размеров — то продолговатые, как шкафы, то кубические, то почти плоские — составляли нечто вроде лабиринта. Юрген поманил Акселя пальцем, и они протиснулись между двумя особенно большими ящиками в подобие отдельной комнатки. Здесь стояла походная койка, привинченная к полу вагона, аккуратно застеленная фронтовым одеялом. В маленькое зарешеченное окошко щедро лился солнечный свет. Юрген достал откуда-то непочатую бутылку красного вина, две железные кружки, жестяную коробку с галетами. Поставил все это на небольшой ящик, застеденный литовской газетой. Затем Юрген снял шинель, повесил ее на гвоздь, вбитый в стенку большого ящика.