Дж. Т. Лерой - Сара

— Когда вы на работе, со мной сидит нянька-бебиситтер. — Я вспомнил о Кэти, как засыпал под ее болтовню и смех по телефону.

— Потому что они просто проверяют тебя. Один неправильный ответ — и загремишь в тюрьму. Слышишь, что тебе говорят? — Она сбросила ногой вторую пустую банку.

— Да’м-м, — произнес я в одно слово.

— Ты испорченный ребенок, и не знаешь этого. Ну все, хватит с тебя, скверный мальчишка. — Она сунула руку в карман платья и вытащила несколько скомканных долларов. — Пятнадцать вонючих долларов, нормально? Пятнадцать! И как я прокормлю тебя с таким дерьмом? — Она сбросила деньги со стола. — Чертов сопляк, щенок избалованный. — Она уткнулась лицом в колени. Спина ее тряслась от рыданий — по ней как будто прокатывалась рябь. Наконец она подняла голову: глаза ее затекли черной тушью. — Марш в постель! — взвизгнула она.

— Надо срочно… срочно отсюда сматывать.

Мешки с барахлом занимали полкухни. Отстегнув браслет, она бросила свои часы в один из мусорных пакетов с нашими пожитками.

— Одевайся… быстрее! — махнула она рукой.

Я пошел в свою спальню, зажег свет и стал вытягивать одежду из молочных коробок. Собственно говоря, эта одежда предназначалась на выброс. Мне даже некуда было это все сложить. Когда я говорил, что у меня нет чистой одежды, и показывал ей кучу этого хлама, она отвечала, что сама носит одежду, пока та с нее не свалится, так что и я как-нибудь обойдусь. Приятный запашок старой, ношеной одежды вселял уверенность и покой, пока я ее натягивал.

— Чертовы социальные работники, будут меня учить, что мне делать, — донеслось до меня ее бормотание. — Суки, мать их… давай, живее, сюда, шевелись!

Она зашла в комнату с большим черным мусорным пакетом.

— Пихай все сюда. — Открыв пакет, она сунула туда одежду и затем всучила его мне. Потом стала стягивать простыни с кровати. — Черт возьми, опять обмочился! — Простыни были сорваны и полетели туже же. — Я тебя предупреждала — будешь спать на вонючих пеленках, пока не научишься ходить в туалет! Нет, это ж надо. — Она выскочила с пакетом из комнаты. До меня донесся шум: она чертыхалась, швыряя и запихивая вещи в пакеты, пока я складывал одежду поверх одеял.

— Мы здорово развлечемся! — кричала она. — Возьму тебя в Диснейленд. Устроюсь туда работать — добрую принцессу играть или еще что-нибудь. И ты все время сможешь там быть со мной, тебе же нравится Мики Маус?! Там нам будет лучше, вот увидишь… Я тебе игрушек надарю, сколько твоим опекунам в жизни не купить, придуркам несчастным.

Говоря все это, она расшвыривала вещи по комнате.

— Я сама позабочусь о своем ребенке, мать вашу, скоты! — Что-то ударилось в стену и разбилось. — Будьте вы прокляты!

Наконец все было загружено в машину: пластиковые пакеты в багажнике, на заднем сиденье и у меня под ногами.

— Здорово? — спросила она, открывая банку пива.

— Да, м-м, — все так же в одно слово пробубнил я и зевнул, задирая голову в небо, затянутое густыми непроницаемыми тучами. Машина съехала задом с потрескавшегося тротуара. Насекомые и пыль клубились в свете фар точно сталкивающиеся метеориты.

— Ты мой — и только мой. И катись они все в задницу, будут меня учить, как жить. — Желтые огни дежурных фонарей прощально подмигнули с веранды. — Платить чертовой бебиситтерше по четыре доллара в час — да мне в жизни не заработать таких чаевых в этом сраном городишке. Пошли они к черту.

Она ударила кулаком по панели управления, и я вздрогнул.

— Зато нам пришел почтовый перевод на двести долларов. — Она ухмылялась, уставившись в ветровое стекло, затем повернулась ко мне с загадочным выражением. — И знаешь от кого? — Я промолчал. — Ты просто не поверишь — кто мог выслать нам эти две сотни, — рассмеялась она. — Единственная вещь на свете, которую твой дед ненавидит больше, чем нераскаявшуюся грешницу вроде меня… — она ударила себя в грудь, — это чертово правительство, которое все время учит людей, что им делать со своей жизнью, деньгами и детьми. И самые назойливые учителя — это соцработники. Господь внушил ему к ним особую ненависть.

Небо сгущало краски, в нем не было ни проблеска — а, может, его просто заслонили горы, обступившие нас по сторонам.

— Один пытался пробраться к нему в дом, кто-то, видите ли, настучал на него: видели, как он порол Ноа, моего братца… а после этого выступает перед народом с проповедями, ему жертвуют деньги на храм и все прочее… — Она тряхнула рукой, будто обожглась. — После этого служанку уволили и больше никого из посторонних, особенно чиновников, на порог не пускали. — Она расхохоталась так, что от смеха на несколько секунд уткнулась в баранку.