Дж. Т. Лерой - Сара

— Это сгорит дотла, Джеремая. — Губы ее, полные, выпуклые, как у мамы, скривились. — Но куда более страшный адский огонь пожрет тебя, если не спасти твою душу сейчас, немедленно.

Я старался держать правую руку подальше, точно протухшую рыбу.

Она скрутила крышку с керамического сосуда. Крепкий запах хлорки заполнил ванную, смешиваясь с паром. Я глубоко вдыхал полной грудью запах лета и бассейна, тепло охватывало меня, распространяясь по всему телу.

— Джеремая!

Я открыл глаза, она оторвала мою левую руку, прикрывавшую пах, и дернула по направлению к ванне.

— Тебя снова надо пороть? Мне позвать его?

Я только моргал, весь дрожа.

— Или ты не чувствуешь, как зло вползает в тебя? Ты не хочешь бороться с ним?

Я отвечал немым взглядом, полным муки и раскаяния.

— Мама. Я хочу маму, — вырвалось из меня словно стон. И слезы хлынули таким потоком, что даже дыхание остановилось. Вздохнув, она вылила содержимое сосуда в ванну и взболтала рукой.

— Она тебя бросила, потому что больше не в силах была с тобой справиться. — Бабушка отерла взмокший лоб. — Если перестанешь творить зло, угождать дьяволу, думаю, она вернется.

— Значит, она заберет меня?

— Да.

— Как в прошлый раз?

— Да.

— Но я же опять натворил плохое.

— Крепись, Джеремая. Надо быть крепким — и зло к тебе не пристанет. Ну, давай, полезай.

— Ванна слишком высокая, не дотянуться.

Она со вздохом подсадила меня. Я отдернул ногу:

— Вода кусается!

— Мне что, деда позвать?

— Хорошо, хорошо! — завизжал я.

— Считаю до трех — и зову.

На счет «два» я уже был в ванной. Слезы хлынули и смешались с кипятком.

— Горячо? Не жарче адского огня. Представляешь, там какие муки. Ну-ка, ставь вторую ногу!

— Очень горячо!

— Ваше преподобие! — позвала она.

У меня началась истерика. Он держала меня в ванной точно котенка, пытающегося выпрыгнуть за борт.

На лестнице послышались шаги. Мы дружно повернули головы к двери.

Он вошел вместе с потоком прохладного воздуха. Я замер, сразу перестав брыкаться. Ничего не сказав, бабушка вышла, закрыв за собой дверь.

Глаза его были такими же чистыми и жгучими, как горячая вода с хлоркой, в которой я стоял.

— Сядь.

Я немедленно погрузился в воду по шею. Он склонился надо мной.

— Руки, — раздался суровый приказ.

Я выставил руки над водой, и он связал их шнурком, висевшим на крючках для полотенец.

— И пусть я услышу еще один звук, Джеремая, тогда ты пожалеешь о дне, в который родился. — Он вышел, оставив дверь приоткрытой.

Подо мной как будто разожгли костер. Но к этому времени я уже ушел от боли. Я снова был с мамой в Лас-Вегасе, мы выиграли кучу денег. Она была так счастлива, все время тискала меня и говорила о том, какие мы хорошие и чистые.

Я запустил руки в жгучую воду и легонько потер кровавое пятно. И, словно чернила ручки-невидимки, оно стало таять на глазах.

— Убью! — рычала мама сквозь его пальцы.

— Сынок, я не смогу так долго ее держать, поэтому тебе лучше уйти.

Я подумал, как здорово было бы, если бы раковина была большой, как бабушкина ванна, чтобы я мог забраться туда целиком — меня бы никто не видел, и я спокойно закончил бы дело.

— Ты слышишь? — воскликнул он.

Я вытащил сорочку, ту самую, белую, с оборками-кружевцами, развернул и выставил напоказ.

— Смотрите, получилось! Все сошло!

Вода стекала с мокрого белья, образуя большую лужу под стулом.

Все стояли и смотрели, как вода капает и брызгает на пол.

Я развернул сорочку перед ними: кровь сошла, но бледное пятно все равно просвечивало на том месте, где пролилась моя кровь.

Мать завопила вновь, пиная Джексона босыми пятками и вырываясь на свободу.

Я стоял, застыв, выставив перед собой трусы и сорочку, словно старая леди — свое вязание на спицах, пока она рвалась ко мне, как собака с цепи.

— Ты всегда норовил прибрать к рукам мои вещи! — вопила она, и, умудрившись схватить настольную лампу, швырнула в меня.

Я опять увидел, как в замедленной съемке, летящий мне в лицо предмет, и непостижимым образом успел спрыгнуть с кресла, когда лампа ударилась в зеркало над раковиной. Брызги стекла и воды ударили фонтаном.

Я приземлился на пол на карачках, точно лягушка. Надо мной нависло ее лицо, забрызганное красным. Рука Джексона снова зажимала ей рот, голубые глаза крутились в глазницах точно мраморные шарики.

— Отбеливатель не всегда помогает, — оправдываясь, сказал я.

— Уходи, — процедил он, удерживая ее из последних сил — извивающуюся судорожно, со стоном.