Стюарт Хоум - Минет (Отсос)

Продолжать исследования не было смысла и, несмотря на анонимность автора, теперь Джеймс был полностью уверен в исторической точности этих брошюр. В действительности тот факт, что тексты распространялись безымянным патриотом, и был доказательством их подлинности, потому что если бы автор свою работу подписал, то он тут же стал легкой мишенью сионистских зондеркоманд.

Питеру было совершенно очевидно, что ему придется покинуть Национал-Социалистическую Партию Новых Лейбористов, потому что она была всего лишь подставой, служащей интересам безродных космополитов. Однако ему надо было решить и более серьезные проблемы. Например, должен ли истинный патриот пойти в полицию и изобличить Дэйва Брауна, Мартина Смита, а так же других, стоящих за ними безликих людей, как криминальную клику, ответственную за нападение на комплекс Индустриальной Лиги в Кройдоне? Джеймса обманом заманили принять участие в этой акции, заставили поверить, что он наносит этот удар во имя своей расы и нации. Наконец-то он узнал правду! Скрытая рука сионизма эксплуатировала здоровые чувства расово-сознательных патриотов, чтобы втянуть их в массовое убийство, которое служило бог его знает каким целям!

Но если Питер пойдет в полицию, то он рискует надолго попасть в тюрьму! Он заплатит слишком высокую цену за разрушение подставной сионистской организации. Джеймс полагал, что он может сделать больше для своей страны, если не будет год за годом проводить в мрачной тюремной камере. Эти практические соображения натолкнули его на мысль пообещать полиции выступить свидетелем в суде в обмен на снятие с него обвинений.

Инспектор Ньюман пришел к выводу, что пытать Быстрого Ника – дело утомительное. Хотя жертва время от времени теряла от боли сознание, сукин сын отказывался просить пощады и, очевидно, не имел ни малейшего намерения подписывать заявление. Этот факт сам по себе для инспектора не представлял проблемы, так как полиция имела более чем достаточно доказательств, чтобы засадить Картера даже не прибегая к вынужденному признанию или другим, еще более незаконным методам. Ньюмана, однако, раздражала сама ситуация, потому что по его понятиям, каждый полицейский допрос был сражением двух воль, в которой шансы были явно не на стороне подозреваемого. Инспектор чувствовал себя обманутым каждый раз, когда оказывался не в состоянии легко вырвать победу у оппонента. Любой идиот мог довести до больницы человека, пристегнутого к креслу наручниками, но сломить при этом волю преступника могли только сливки полицейского мира.

– Послушай, Картер, – сопел Ньюман. – Ты мне не нравишься.

– Никогда бы не догадался! – Ник изрек саркастически, не меняя выражения лица.

– Заткнись! – ударив подозреваемого в рот, инспектор почувствовал, что проваливается в черные глубины отчаяния. – Заткнись и слушай, что я тебе скажу. Я столько времени потратил на тебя, я ночь не спал, и все потому что ты отказываешься сделать заявление. Ты, вероятно, этим очень гордишься. Однако должен тебя предупредить, что я могу посвятить еще много времени этому расследованию. Ты не будешь так охуительно себя чувствовать после того, как я поработаю с тобой три недели. Поэтому, почему бы тебе не облегчить жизнь себе и другим, и не признаться, что ты взорвал кенотаф?

– Я ничего не скажу до тех пор, пока не увижу адвоката! – выплюнул Ник сквозь сжатые губы.

– Это твой последний шанс, – угроза Ньюмана прозвучала довольно неубедительно. – Я с тобой охуительно заманался, поэтому пойду вздремну, если только ты не передумаешь и не подпишешь признание. Я бы с удовольствием тебя запинал до смерти, но я предпочитаю, чтобы ты был в сознании и мог поразмышлять о том, что произойдет. Если в ближайшие минуты ты не подпишешь заявление, то тебя пошлют в Лондон, и мы встретимся там уже вечером. Со мной будут медики, которые вколют тебе много всякой всячины. Доктора будут советовать мне, как причинить тебе максимальную боль так, чтобы ты потерял сознание. Это жестоко, очень жестоко, это гораздо хуже, чем все, что я могу здесь сделать с тобой при помощи кулаков и чайника с кипятком. Подумай об этом: эти эйнштейны, эти профессионалы медицинских пыток, всю свою жизнь посвятили тому, чтобы научить такое говно, как ты, значению слова «боль».

– Ты пиздишь, – ухмыльнулся Быстрый Ник, – и меня не интересуют твои мудацкие патологические фантазии на тему концентрационного лагеря. Слушай сюда, легавый, мне нужен телефон и адвокат. Закон говорит о том, что я имею на это право. И как только я этого добьюсь, меня тут же отпустят.