Саймон Ингс - Бремя чисел

— И что?

— А?.. — переспрашивает Энтони, покручивая на пальце обручальное кольцо.

— Что ты на них построишь? На этом миллиарде горных долин?

Рейчел — женщина практичная. Ее окружает прочный материальный мир. Ей нужно знать, из чего сделаны вещи. Нужно понять, для чего эти вещи предназначаются. Рейчел — тот самый спутник жизни, в котором, проведя большую часть своего существования среди абстрактных понятий, так нуждается Энтони. И что? Ее любознательная улыбка — своего рода вызов, и он встречает его так, как яхтсмен поворачивает лицо к ветру. Он построит долины света. Он построит долины чисел.

— Это будет все равно что смотреть кинофильм, — объясняет Энтони жене. — С той разницей, что фильм этот будет снят под разными углами, со всех точек пространства. И если скользить взглядом по экрану или приподняться на стуле, то изображение приспособится к твоим движениям, создавая ощущение сдвига в реальном пространстве.

— Во всем мире не хватит фотопленки, чтобы снять такой фильм, — выражает сомнение Рейчел.

Однако завершенность мира — не более чем иллюзия. Да и пленки много не нужно: фильм состоит из кадров, которые видишь только ты. Существует лишь твое видение мира, все остальное — тьма. В созданном Энтони фантастическом мире чисел если, скажем, упадет дерево, но этому нет свидетелей, то оно упадет бесшумно.

— Но сколько же уйдет времени, чтобы снять такое кино? — продолжает Рейчел. — Да и все равно всем не угодишь.

Это верно. Фильм нужно отснять, раскрасить и смонтировать. И все — в процессе собственно просмотра. Таким образом, это не кино в традиционном смысле, а серия неподвижных изображений, прокручиваемых со скоростью, которая позволяет ввести в заблуждение человеческий глаз, — пятьдесят шесть кадров в секунду, ни больше ни меньше. А прокручивать их станут на каком-нибудь еще не изобретенном проекторе. На чем-то вроде факсимильного аппарата.

— А к телефону он будет иметь отношение? — мучимая любопытством, задает новый вопрос Рейчел.

— Телефоны способны передавать изображения, а не только звук, — отвечает Энтони.

Можно нарисовать трехмерную картинку — так же, как архитектор делает чертежи будущего здания. И такое изображение реально передать по телефонным проводам по всему миру.

— Люди во всем мире смогут побывать в таком месте, не покидая дома и не вставая со своего кресла!

— Не называй это местом, — говорит она.

Возникает пауза, которую первой нарушает Рейчел.

— Если там нельзя хоронить людей, то это не место, — говорит она и поспешно добавляет: — Еврейке не надо объяснять, что это такое.

По мощенной булыжником дорожке Энтони возвращается к автомобилю, залезает внутрь и захлопывает дверцу. С ее стороны это очередной вызов, брошенный ему. За такие вызовы он ее и любит. Рейчел садится на сиденье рядом с мужем.

— Все нормально? — спрашиваем — Энтони.

— Что?

— Что ты сказала?

— А в чем дело? — произносит она с невинным выражением лица.

— Да ни в чем, — отвечает он, делая вид, будто ничуть не обиделся.

В фантастической стране Энтони, в царстве света и математики, нет никаких конфликтов, потому что там всего в избытке: солнечного света, свободного пространства, крыши над головой. Но прежде всего — пространства. В мире Вердена его столько, что хватит любому, чтобы уединиться, если захочется. А в его стране подобного хочется всем.

Это что-то вроде трехмерного мультфильма, над которым трудится целая армия чертежников. Ее обитатели передвигаются по бесчисленным гротам и заливам — не спеша, как близорукий человек, потерявший очки. В воображении Энтони есть отдельная математическая формула и для людей.

Уединившись по возвращении домой в кабинете, Энтони размышляет и пишет, заполняя школьные тетрадки в красных обложках бесчисленными диаграммами, рисунками, формулами и комментариями. Он использует каждый квадратный сантиметр бумаги — эту привычку в него вбили еще в школе — и спустя четыре-пять дней тянется за новой тетрадкой. Каждая из них связана со своей предшественницей ходом рассуждений, и порой предложение, начатое в одной, переходит в другую, украшая собой первую страницу.

Перебравшись в Лондон, Верден доводит свою методу до ритуала: всегда один и тот же тип тетрадей и сорт карандашей. То же самое кресло, под ножки которого подложены картонные обложки «Эврики» для придания устойчивости на неровном полу. В открытое окно доносится знакомый уличный шум. Прежде чем войти к мужу, Рейчел всегда стучит. Таково установленное им правило.