Томас Гарди - Тэсс из рода д'Эрбервиллей

— Но ведь вы можете исповедовать религию любви, доброты и целомудрия, хотя бы вы и не верили в то, что называют догматами.

— О нет! Это мне не по вкусу! Раз нет никого, кто бы мне сказал: «Если ты поступаешь вот так, то тебе будет хорошо после смерти, а если вот этак — будет скверно», я не могу воспламениться. Черт возьми! Я не намерен взвешивать свои поступки и страсти, раз нет никого, перед кем бы я должен был отвечать! Да и на вашем месте, моя дорогая, я бы рассуждал точно так же.

Тэсс пыталась возражать, — сказать, что его тупой мозг путает теологию с моралью, тогда как на заре человечества эти два понятия ничего общего между собой не имели, но Энджел Клэр был сдержан, когда говорил на эту тему, а она была слишком необразованна и жила скорее эмоциями, чем рассудком, и поэтому ничего не могла доказать.

— Ну да стоит ли об этом говорить? — сказал он. — Я снова здесь, моя красавица, как и в былые времена!

— Нет, не так, как тогда! Теперь иначе! — взмолилась она. — И никогда я вас не любила. Ох, уж лучше бы у вас осталась ваша вера, вы бы так не говорили со мной!

— Веры меня лишили вы, и да падет вина на вашу милую головку! Ваш муж не подозревал, что его слова обратятся против него самого! Ха-ха! Я ужасно рад, что вы сделали меня вероотступником, Тэсс! Я в вас влюблен больше, чем когда бы то ни было, и вдобавок мне вас жаль. Хотя вы и молчите, а все-таки я вижу, что живется вам плохо, — вами пренебрегает тот, кто должен о вас заботиться.

Кусок не шел ей в горло, губы пересохли, она задыхалась. Голоса и смех обедавших внизу на соломе едва доходили до ее слуха, словно они находились за четверть мили отсюда.

— Вы жестоки ко мне, — сказала она. — Разве могли бы вы говорить со мной так, если бы хоть немного меня любили?

— Правда, правда, — отозвался он, нахмурившись. — Я пришел не для того, чтобы упрекать вас за мои поступки. Тэсс, я не хочу, чтобы вы так много работали, я для вас пришел сюда. Вы говорите, что вы замужем, и не я — ваш муж. Быть может, вы сказали мне правду, но я его никогда не видел, его имя вы скрыли, и вообще он кажется мне мифом. Но даже если у вас есть муж, я считаю — я вам ближе, чем он. Все-таки я пытаюсь помочь вам в беде, чего не делает он, да благословит небо этого невидимку! Мне припоминаются слова сурового пророка Осии, которого я, бывало, читал. Знаете вы их, Тэсс? «Погонится за любовником своим, но не догонит его, и будет искать его, но не найдет и скажет: пойду я и возвращусь к первому мужу моему, ибо тогда лучше было мне, нежели теперь». Тэсс, моя двуколка ждет у подножия холма, а остальное вам известно, любимая моя… не его!

Она густо покраснела, пока он говорил, но не ответила ни слова.

— Вы были причиной моего отступничества, — продолжал он, протягивая руку, чтобы обнять ее за талию, — поэтому вы должны разделить мою судьбу и навсегда оставить этого осла, которого называете своим мужем.

У нее на коленях лежала одна из кожаных перчаток, которую она сняла, когда принялась за обед; не говоря ни слова, она схватила ее и, размахнувшись, ударила его по лицу. Перчатка была толстая и тяжелая, как рукавица воина, а удар пришелся прямо по губам. Ее закованные в латы предки не раз наносили такие удары, и при наличии пылкой фантазии можно было подумать, что в поступке Тэсс сказалась ее кровь. Алек, лежавший на снопах, вскочил. Алая капля выступила на губе, а через секунду кровь закапала на солому. Но он быстро овладел собой, спокойно вынул носовой платок из кармана и вытер окровавленные губы.

Она тоже вскочила, но тотчас же опустилась снова на снопы.

— Ну, накажите меня, — сказала она, глядя на него испуганно и вызывающе, словно воробей, которому вот-вот свернут шею. — Ударьте меня, прибейте! Можете не бояться этих людей там, у стога! Кричать я не буду. Однажды жертва — на всю жизнь жертва!.. Таков закон!

— Ну что вы, Тэсс, — невозмутимо сказал он. — Я понимаю ваши чувства. Однако вы ко мне очень несправедливы, забывая, что я женился бы на вас, если бы вы не лишили меня этой возможности. Разве я не просил вас быть моей женой? Отвечайте.

— Просили.

— А вы не могли согласиться. Но запомните одно!..

Голос его стал жестче; гнев овладел им, когда он вспомнил, как искренне просил ее быть его женой и как отблагодарила она его сейчас. Он подошел к ней и схватил ее за плечи так, что она покачнулась.

— Помни, когда-то я был твоим господином. И снова им буду. Твой единственный и настоящий муж — я.

Снизу донесся шум — молотильщики поднимались с земли.