Луи Виардо - Топаз-портретист

Смущало Топаза и другое обстоятельство: в его лаборатории, как это, по слухам, часто случается в мастерских у настоящих художников, охотно проводили свободное время — а такового у них имелось двадцать четыре часа в сутки, с перерывом на трапезы и сон, — молодые Львы , отпрыски богатых семейств, праздные, насмешливые и язвительные [22]. Они выставляли напоказ свои познания в живописи, сыпали анатомическими терминами, рассуждали о контурах и растушевке, о пластике и эстетике; однако, хотя они и утверждали, что приходят посмотреть на работу художника, главной их целью были насмешки над клиентами. Не успевала черная Ворона с тусклым взором и подагрической походкой показаться в дверях хижины, как они тотчас затягивали хором: «Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки!» — напоминая тем самым несчастной жертве о происшествии с Лисицей и сыром. Если, напротив, в лавку являлись Лисица или ее кум Волк, то юнцы принимались бормотать знаменитый приговор Обезьяны, которая осудила обоих этих Зверей:

Однажды в мастерскую Топаза приковылял добряк Селезень, оставивший по сему поводу родное болото; ему тоже захотелось разглядеть себя получше, чем в тамошней мутной воде. Не успел он войти, как один из Львов поспешил ему навстречу и, церемонно поклонившись, спросил: «Здравствуйте, господин Селезень, скажите скорее, в порядке ли ваша селезенка?»

Короче говоря, никто не мог уберечься от их сарказмов. Многие обижались, а кое-кто был не прочь разгневаться всерьез, но господа Львята, с самого детства привыкшие участвовать в поединках, всегда были рады скрестить когти с любым противником. Имея дело с ними, предусмотрительнее всего было либо промолчать, либо свести все к шутке. Топазу их присутствие тоже не нравилось, поскольку отвлекало от работы и грозило отпугнуть клиентов. Но мыслимое ли дело — поссориться с могущественными аристократами, вдобавок порой проявляющими немалую щедрость? Подобно своим моделям, художник принужден был терпеливо сносить присутствие этих докучных гостей и, мысленно проклиная их, ласково им улыбаться. Это входило в его профессиональные обязанности.

Несмотря на эти мелкие неприятности и досадные помехи (но кто в подлунном мире обходится без них?), дела у Топаза шли хорошо. Провизии в его амбаре становилось все больше, а одновременно с запасами росла и его слава. Он уже предчувствовал тот вожделенный миг, когда, завоевав богатство и славу, сможет наконец посвятить себя великому делу просвещения и воспитания себе подобных.

Тем временем имя будущего законодателя прогремело далеко от дома, и слух о творимых им чудесах прошел едва ли не по всему свету. Некий Слон, правитель обширной земли, располагающейся между огромными реками Южной Америки, но не обозначенной ни на одной карте, поскольку человеческая нога туда еще не ступала, услышал рассказы о художнике из Парижа. Он захотел испытать его талант и отправил к Топазу депутацию с предложениями столь лестными, что над ними нельзя было раздумывать ни секунды; так некогда Франциск I призвал к своему двору Леонардо да Винчи. У абсолютных монархов случаются такие приступы щедрости. Топазу предложили, помимо значительной суммы в местных денежных знаках, титул кацика [24] и орден Слоновьего Бивня. Топаз двинулся в путь в сопровождении почетного эскорта, верхом на прекрасном Жеребце; следом на Муле ехал верный черный Капуцин с драгоценной машиной. Без происшествий добрались они до владений султана Пуссаха (так звали монарха), и придворный церемониймейстер незамедлительно представил Топаза Его Величеству. Топаз пал ниц перед государем, а тот милостиво поднял его кончиком хобота и позволил поцеловать одну из огромных ног — ту самую, которая… Но не будем забегать вперед.

© Jean Ignace Isidore Gérard

Любопытство, снедавшее Его громадное Величество, было так велико, что Топазу пришлось не евши, не пивши тотчас раскрыть сундук и взяться за работу. Он подготовил инструменты, разогрел ингредиенты и выбрал самую красивую пластину для того, чтобы запечатлеть на ней царственный облик. Требовалось втиснуть в эту узкую рамку всю модель целиком, поскольку султан Пуссах желал обозреть свою величественную тушу с ног до головы. Топазу этот каприз пришелся по вкусу. Он помнил историю с влюбленным Медведем — ту, что положила начало его славе и успехам. «Ну что ж! — подумал он. — Раз султану требуется миниатюра, он останется доволен мною, потому что будет доволен собою». Итак, он поместил Слона как можно дальше от отверстия своей камеры-обскуры, чтобы как можно сильнее его уменьшить, а затем приступил к делу с беспримерной тщательностью и величайшим вниманием. Все ожидали результата молча и с тревогой, как если бы речь шла об отливке статуи. Солнце палило. Спустя две минуты мастер ловко вытащил посеребренную пластинку и торжествующе, хотя и коленопреклоненно, подал ее монарху.