Свифт Грэм - Свет дня

Джордж, могла она сказать, ты выглядишь так, что повеситься хочется.

А если бы в тот давний вечер, когда она решительно двинулась по дорожке к дому, все обернулось иначе? Обернулось бедой? А если бы она явилась обратно диким, новым, пылающим существом, держа на весу разведенные руки?

«Не месть? Что же тогда? – вскинулась она. – Несчастный случай? Самозащита?»

Сдержалась, прикусила язык, но я увидел это мысленно – всю картину: Сара на скамье подсудимых, Рита в числе присяжных. Весь суд присяжных – одни Риты. Дело ясное, чего тут думать: закатать суку пожизненно.

Мне кажется, она поняла, что я это вижу. Вдруг посмотрела на меня так, будто меня куда-то уносит. Лицо опять стало мягким – презрительным и мягким в одно и то же время.

Глубину не рассчитал, идиот, и все еще там, барахтается в потоке.

А она и допрашивает, и руку протягивает.

«Если бы хотела отомстить, – спросил я, – разве так себя бы вела? Разве привлекла бы детектива?»

(«Привлекла»!)

«Когда я позвонил из аэропорта, тон у нее был такой... такой...»

Наконец – что-то неподвластное мне в моем голосе. Рита опустила чашку на стол. Этого-то и ждала – как с клиентами, когда поднос наготове. Медсестра Рита.

«...радостный».

Мой кабинет. Ковер цвета овсянки. Контрастные ящики для досье – одни черные, другие сургучно-красные. Всё Ритина работа. Ваза с цветами. На стене фотографии в рамках: Уимблдон столетней давности. Лошадь с повозкой у паба «Роза и корона». Почему это должно хорошо действовать на клиенток – понятия не имею.

Элен зашла однажды, окинула все быстрым взглядом. Думаю, вычислила Риту мгновенно.

Я опомнился, взял себя в руки.

«Так что кто знает, – сказал я. – Кто знает, как это случилось».

Достаточно твердо посмотрел Рите в глаза.

«Кто знает», – повторил я.

Ей впору было фыркнуть. Кто знает? И это говорит детектив? Я – вот кто должен знать, вот кто должен был выяснить. Моя работа. К тому же я, получается, был там, видел весь этот дурдом как он есть.

Конечно же я знал. И Сара знала, что я знал. И я знал, что Сара...

Этаким профессиональным фырком. Но не стала – лишь еле заметно покачала головой. Дурдом. Заплыл, идиот, черт-те куда. Сам не подозревает куда. Как будто я так же обречен, как Боб Нэш, так же заслужил наказание.

Взяла свою чашку.

«Ладно, – впору ей было сказать, – поглядим. Месячишко пройдет – будет видно».

Взяла мою чашку. «Еще чаю?» Голос почти угрожающий. Медсестра Рита. Пациент – намучаешься.

Чашки в руке точно конфискованные.

«Так или иначе, ты, по-моему, не в рабочем состоянии. Поезжай, отдохни, я справлюсь одна».

И все-таки не сдержалась.

«Эта миссис Нэш, я тебе скажу... Та еще паскуда».

Конечно, был только один возможный исход, один возможный приговор. Признание вины – налицо. И Маршу не было нужды возиться с таким посторонним персонажем, как я.

«Я это сделала, – сказала она. – Взяла нож и сделала это».

Коротко и ясно. И Маршу, который через месяц будет вольной птицей, не было нужды разводить со своим последним делом канитель – разве только именно потому, что оно последнее. Если последнее – тебе с ним не развязаться до конца дней.

Я вижусь с Маршем примерно раз в месяц. Мы играем в гольф. Обычное занятие для бывших полицейских. Мы не то чтобы подружились, но и не разрубили связь, возникшую, когда мы сидели друг против друга за столом в комнате для допросов. Его время кончалось – ну а я, отбракованный, словно бы хотел обратно.

Решать было ему, но предложил я. Как это назвать – рука помощи, доброе побуждение?

«Может, нам стоило бы встретиться, посидеть где-нибудь – когда вас отпустят. Мой телефон у вас есть. Кстати, если вы играете в гольф...»

Решать было ему. И он позвонил – месяца через три. Уже его доброе побуждение? Неизвестно.

Тебя отпускают на все четыре стороны. Солнечный круиз, коттедж на берегу моря – пожалуйста. Времени сколько хочешь. Но не так все просто – что-то тебя грызет, гложет. Утро за утром просыпаешься, словно какое-то дело еще не раскрыто.

Он, конечно, знает про мои свидания два раза в месяц. Даже спрашивает, точно о больной жене: «Как она?» О женщине, которую именно он отправил за решетку.

До сих пор иногда глядит на меня как на больного, как на сумасшедшего. Но, в конце концов, он же сам набрал мой номер.

«Как она?»

«По-всякому».

(Не отвечать же: «Нормально».)

Смотрим на удары друг друга. Ходим друг за другом по травке. Мы оба, конечно, не мастера высшего класса, но я играю получше (мальчиком еще набил руку). И все же иногда – я думаю, он знает – я нарочно даю ему выиграть. В конце концов, он в некотором смысле выше меня рангом (хотя я, сложись все иначе, дослужился бы до суперинтенданта). Для меня, впрочем, дело не в гольфе как таковом, дело в обстановке. Люди ходят, беседуют. Можно говорить, глядя в другую сторону, не в лицо, да еще прикрывая от солнца глаза рукой, чтобы наметить траекторию.