Свифт Грэм - Свет дня

(Я смотрел, что на обороте. Если оказывалась отцовская, никогда этого не говорил.)

Исчезнувшие люди... Тиражировались копии – человека нет, а снимок множился. И каков бы ни был итог – труп, арест, неизвестность, – улыбка на карточке оставалась прежней.

Или местные газеты. Репортеры задавали тот же вопрос: нет ли фотографии? Та же странная гордость. Из-за несчастного случая погиб мальчик – и вот он позирует в новенькой школьной форме с ангельской улыбкой (хотя час назад бился в истерике). Насильник, который в свое время успешно окончил колледж...

Снимок Боба чуть пониже заголовка.

В моем деле (еще один вид бизнеса на главной улице) то же самое. Нет ли у вас фотографии?..

Иной раз есть, кажется, только одна. Та, где они сняты вдвоем, сияющие, неразлучные.

Мы грузили клюшки в машину. Воскресное утро в Чизлхерсте. Я знал, что оно для него означает: гольф-клуб. Я не хотел шутить на этот счет, не хотел издеваться. Отчасти я даже считал его «мистером Волшебником», который явился ниоткуда с фотоаппаратом вместо волшебной палочки. И нашел мою маму.

Я трусил за ним от лунки к лунке. Там были, конечно, его дружки, его партнеры по гольфу. Я слушал их треп. Даже тогда ушки на макушке. Примерно на полпути, под соснами, стояла скамейка – как раз передохнуть, сделать паузу. Бурый игольник под ногами был весь усыпан окурками – так гильзы усеивают землю вокруг огневой точки.

Этого, кажется, звали Дональд – фамилию забыл, хотя он до сих пор у меня перед глазами, курчавый, самоуверенный. Тоже, наверно, кто-то на главной улице, или, может быть, у него был какой-то бизнес на территории фабрики у Сидкап-байпасс.

Его фамилии не помню, зато помню фамилию, которую он назвал, – Фримен, Кэрол Фримен, и я сразу понял, кто это.

Полина Фримен училась со мной в одной школе. Правду сказать, я был к ней неравнодушен по-детски, по-одиннадцатилетнему (тогда это еще была начальная школа), и мне казалось, что это у нас пусть капельку, но взаимное, а потом ни с того ни с сего она перестала со мной знаться. Вот они вам, девчонки. (Хотя теперь, может быть, мне и ясно стало почему.) Но пока это у нас длилось, я узнал, что маму ее зовут Кэрол, а отца – Рой. Я даже увидел как-то мать Полины у школьных ворот. Она выглядела как женщина – мама, но женщина. Улыбнулась мне, помахала. Я даже узнал, где Полина живет: на Гиффорд-роуд.

Наверно, они думали, что я далеко и не слышу. Я искал мяч, который этот Дональд запульнул в высокую траву.

Он спросил: «Что, все еще встречаешься с Кэрол Фримен? Все еще делаешь ее фотки?» Папа поднял голову посмотреть, услышал я или нет, – не следовало ему этого делать, – и я как следует притворился, будто продолжаю прочесывать траву. Он быстренько заговорил о другом. И все стало как оно было – но не вполне. Яркий голубой майский день, в какой гольфисту нужна кепка с козырьком. Но теперь солнце зашло за тучу.

А до той поры я думал, что все у него в ажуре, что он знал, чего хочет и как это получить. Он, мама, я – и только, потому что этого достаточно. Счастливый треугольник.

Кэдди. И немножко ученик. Уроки гольфа. Теперь я знал – продолжая тем временем шарить в траве, – что притворяться надо будет и дальше.

Уроки гольфа. Глаза на мяч, широкое винтовое движение. Но в первый наш приход, несколько недель назад, еще и маленький урок истории плюс даже урок французского. Табличка на стене гольф-клуба. Надпись по-французски, так что папа мог прикинуться, будто переводит. Скрытый талант. «Здесь умер Наполеон III, император Франции».

Наполеон? А разве он не на южном острове умер?

«Другой Наполеон, Джордж». (Их что, было несколько?)

Все это вернулось ко мне там, у «Гладстона», единым махом.

Не просто какой-то старый гольф-клуб, не просто какая-то ступенька в этом мире. Я чуть ли не глазами видел, как эта сумасшедшая мысль крутится у него в голове: ну и фотография бы вышла! Жить бы в эпоху, когда была такая клиентура!

Вот был бы вызов, вот была бы проверка! Император и императрица в изгнании, нашедшие убежище в Чизлхерсте. Он лишился империи и скоро умрет, она (сама того не зная) имеет еще полвека в запасе.

«Готовы? Смотрите в окошко. Улыбочка!»

Как мы выбираем? Наполеон и Евгения. Она была резвая испанская красотка – это сказала мне Сара, – а он, может быть, был угрюмый старый хрыч.

Нора и Тед.

А мама, даже после смерти отца, часто говорила: «Сколько их через него прошло, сколько фотографий сделал... Но главное, меня умел заставить улыбнуться. Видит Бог, умел, и еще как».