Марк Твен - Отрывочные наброски праздного путешественника

„Оглянувшись, я поймал изумленный взгляд моего помощника. „Садитесь, Том, садитесь, — говорил губернатор, — и не думайте сниматься с якоря, пока не откушаете с нами“. Я сел рядом с губернатором и посмотрел на помощника. Зрачки его вращались, как тампоны, а рот был так широко открыт, что смело можно было положить в него целый окорок“.

рассказ старого капитана имел большой и заслуженный успех. Водворившееся затем молчание было прервано каким-то серьезным, бледным юношей.

— А раньше вы никогда не встречались с губернатором? — спросил он.

Старый капитан важно посмотрел на него и, ничего не ответив, встал и ушел на корму.

Пассажиры один за другим бегло взглянули на вопрошателя, но ничего не поняли из его вопроса и оставили его в покое.

Это немножко затормозило разговорную машину и она некоторое время не могла наладиться. Беседа снова оживилась, когда речь зашла о важном, ревниво охраняемом инструменте — корабельном хронометре, о его необыкновенной точности и несчастьях, происходивших иногда вследствие его, по-видимому, незначительного уклонения. Тут, как и следовало, пустился на всех парусах по канату мой компаньон, пастор. Он рассказал нам очень правдоподобную историю про капитана Роунсвиля и гибель его корабля. Все до мельчайших подробностей в этом рассказе была правда.

Корабль капитана Роунсвиля, вместе с его женой и детьми, погиб в Атлантическом океане. Капитан и семь матросов спаслись, но, кроме жизни, не сохранили ничего. Маленький, грубо выстроенный плот восемь дней служил им убежищем.

У них не было ни провизии, ни воды. Одежда едва прикрывала их. У капитана сохранилось пальто, переходившее из рук в руки. Было очень холодно; когда кто-нибудь из них начинал совершенно застывать, они закрывали его этим пальто и укладывали между товарищами; таким образом они согревали его и возвращали к жизни. В числе матросов был один португалец, ничего не понимавший по-английски. Он, по-видимому, совсем не думал о своем собственном несчастии и только соболезновал горю капитана, потерявшего так ужасно жену и детей. Днем он с глубоким состраданием смотрел ему в глаза, ночью, под дождем и брызгами, он придвигался к нему в темноте, и старался утешить, ласково гладя его по плечу. Голод и жажда начали уже действовать на умы и силы людей. Однажды увидели они плывущий в волнах бочонок. Это была хорошая находка, так как, вероятно, в нем заключалась какая-нибудь пища. Один храбрец бросился в море, подплыл к нему и с большими усилиями подошел к плоту. С жаром бросились на него матросы. В нем оказалась магнезия! На пятый день всплыла луковица; матрос бросился в воду, поймал ее и, несмотря на то, что умирал с голоду, не съел ее, а подал капитану. В истории крушений эгоизм вообще составляет исключение, удивительное великодушие — правило. Луковицу разделили на восемь равных частей и съели с глубокою благодарностью. На восьмой день вдали показался корабль. Попробовали поднять вместо флага весло с привязанным к нему капитанским пальто. На это пошло много труда, так как люди были совсем обессилены и более походили на скелетов, чем на живые существа. Наконец попытка удалась, но флаг не принес им помощи. Корабль повернул в сторону и оставил за собой одно отчаяние. Вскоре показался другой корабль и прошел так близко, что несчастные смотрели уже на него с благодарностью и готовились радостно встретить лодку, которую должны были послать для их спасения. Но и этот корабль повернул в сторону и оставил этих людей выражать друг другу свое бесполезное удивление и отчаяние.

Совсем уже к вечеру показался третий корабль. С тоскою в сердце увидели они по его направлению, что он не подойдет к ним близко. Жизнь их почти испарилась; губы запеклись, распухли и потрескались от восьмидневной жажды, тела истощены, и вот последняя возможность спасения безжалостно ускользает от них. Им уж не дожить до рассвета. Два дня, как они лишились голоса, но тут капитан Роунсвиль прошептал: „Давайте молиться!“ Португалец дотронулся до его плеча в знак глубочайшего сочувствия. Все встали на колени у основания весла, на котором развевалось пальто-сигнал, и наклонили головы. Море слегка волновалось. На западе отражался в волнах красный безлучный солнечный диск. Когда люди подняли головы, то готовы были крикнуть аллилуйя, но у них не хватило голоса: корабль шел прямо на них; паруса его раздувались и хлопали по мачтам. Наконец спасены, спасенье в самую последнюю минуту. Впрочем, нет, еще не спасение, а только явная надежда на него. Красный диск потонул в море и корабль скрылся во мраке. Минуту спустя послышались сладостные звуки: треск весел в уключинах. Они все приближались и приближались, слышались уже на расстоянии тридцати шагов, но кругом ничего не было видно. Тогда громкий голос крикнул: „Голо!“ Потерпевшие крушение не могли отвечать: их распухшие языки отказывались служить им. Лодка кружила около плота, отплыла дальше — о, ужас! — возвратилась… весла перестали грести, очевидно, матросы прислушивались. Громкий голос опять крикнул: „Го-лля! Где вы, матросы?“ Капитан Роунсвиль шепнул своим людям»: «Шепчите, как можете, дети, скорей! Все сразу»! И вот все восемь человек сразу испустили хриплый шепот: «Здесь!» Жизнь их зависела от успеха, неудача приносила смерть. После этой торжественной минуты капитан Роунсвиль ничего не помнит. Он очнулся только на борту спасительного корабля.