Повесть «Lotos non plus ultra» не содержит каких-либо иносказаний. Но и в ней смех торжествует над безумием и смертью.
Наследник традиций литературы XIX века, Йон тщательно выписывает портреты главных героев — госпожи Мери Жадаковой и ее мужа, адвоката Отомара Жадака. Столь же подробно описана обстановка их дома. У Йона, специалиста по культуре быта и эстетике, это описание обстановки перерастает в критику вкуса. Писатель видит в ней выражение духа эпохи и социального слоя, ключ к психологии персонажей. Более того, отношение к миру вещей во многом определяет их судьбу. Крестьянская дочь Мери Жадакова становится рабой того ультрасовременного комфорта, который создал для нее любящий муж, а Отомар Жадак намеренно отгораживается от него, а затем и вовсе спасается бегством. Если Полачека поражала стереотипность человеческого поведения, то Йон изумляется человеческой изменчивости, несоответствию внешнего и внутреннего в человеке. Повесть строится на парадоксах: покровительница культурных мероприятий, в сущности, бездуховна, а ее невоспитанный муж — книголюб и философ; бесприданница стала самой влиятельной и богатой особой в городе, богатый адвокат превратился в нищего, которому в собственном доме не принадлежит ничего. И тем не менее перед нами страдающая женщина и безгранично любящий ее мужчина. Взгляды персонажей доводятся до самоотрицания — рационалист начинает выше всего ценить чувство и естественность, сенсуалист склоняется перед разумом. Все повествование окрашено иронией. Иронизирует автор и над самим собой, над тем Йоном, который выступает на сей раз под маской «пропагандиста культуры и авангардного писателя». Его лекция «Социальная гносеология современного искусства» — пародия не только на идеи и терминологию чешских авангардистов 20—30-х годов, но и на лекционные выступления самого доктора Богумила Маркалоуса (Яромир Йон — его писательский псевдоним). Дом Жадаков, устроенный по последнему слову бытовой культуры и гигиены, но лишающий человека естественных и потому здоровых условий существования,— такая же наглядная пародия на его былые теоретические увлечения.
Эталоном «юмористически-трагического» и «абсолютно художественного» произведения Йон считал «Дон-Кихота» Сервантеса. Но, рисуя современных донкихотов, он причислял себя к «санчопансистам» и сохранял «юмористически-ироническое отношение ко всему миру и к самому себе».
Одна из особенностей героя-рассказчика в повести — умение вчувствоваться в другого человека, проникнуться его мировосприятием и ощущениями, способность увидеть в нем свое другое «я» и, смеясь над ним, смеяться над самим собой. Именно в этом видели сущность юмора наиболее выдающиеся его теоретики — от Жана-Поля Рихтера до Чернышевского. Оптимистическое звучание повести придают сцены, пронизанные атмосферой веселого человеческого общения. Трактирное разгулье, из-за которого приезжему лектору пришлось скомкать свое выступление, стирает преграды социальных условностей. Реальность воспринимается в единстве плотски-низменного и высокого, смешного и трагического, жизни и смерти. И этот мажорный настрой заглушает боль, вызванную печальной участью героини.
7
Подобно герою Рубеша, мы совершили путешествие за «новеллой» — то есть за чешской юмористической повестью. Далеко не все заслуживающие внимания образцы этого жанра представлены в сборнике, хотя мы и ограничились лишь первой половиной XX века. Более того, далеко не все они упомянуты нами. Нельзя объять необъятное. Нет в нашей книге и произведений Карела Чапека — одного из самых выдающихся чешских юмористов XX века. Юмористической повести «в чистом виде» он не написал. А его эссе, путевые очерки, сказки, во многом близкие этому жанру, хорошо известны советскому читателю.
Произведения, вошедшие в сборник, разнообразны по темам и стилю. И все же у них есть нечто общее. В чешской юмористической повести XX века сказывается бо́льшая непримиримость к буржуазному обществу, от национальных проблем авторы ее обратились к общечеловеческим, она приобрела масштабность, поэтическую свободу, философичность. Та нравственная и художественная высота, которая в XIX веке была доступна, пожалуй, только одному чешскому юмористу — Яну Неруде, стала достоянием целой плеяды писателей.
Но устремленность вперед и выше была одновременно и возвращением к историческим корням.
«Юмор — явление по преимуществу народное, подобно тому как жаргон — язык народа,— отмечал Карел Чапек.— Да и сам юмор тоже своего рода народный жаргон. Давно известен тот многозначительный факт, что способность весело и беззаботно шутить — привилегия социальных низов. Еще со времен латинской комедии в роли шутника выступает бедняк, пролетарий, человек из народа. Господин может быть только смешон — слуге дано чувство юмора. Уленшпигель — человек из народа. Швейк — рядовой солдат. Можно сказать, что громкий, сотрясающий смех низов, не смолкая, сопровождал всю историю» [6] Ч а п е к К. Собр. соч. в 7-ми т., т. 7. М., 1977, с. 314.
.
Читать дальше