Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

— А рожь?

Полана бросает быстрый взгляд на Штепана.

— Рожь… — мнется Штепан, — да ведь хозяйка продала поле, что там, на горе. Нестоящая работа, хозяин, одни каменья.

У Гордубала екнуло сердце.

— Одни каменья, — ворчит он. — Верно, одни каменья. Да ведь поле — это самое главное, Полана!

Штепан самоуверенно скалит зубы.

— Выгоды с него ни на грош не было, хозяин. Луга у реки куда лучше. Кукуруза там в человеческий рост.

— У реки? — дивится Гордубал. — Ты купила поле в степи, Полана?

Полана проглатывает какие-то слова, готовые сорваться у нее с языка.

— Помещичьи луга, хозяин, — объясняет Манья, — земля там хорошая, глубокая, прямо хоть свеклу сажай. Только свеклу разводить невыгодно. Много чего невыгодно, хозяин. Куда доходнее держать лошадей. Выходишь одного коня — и денег получишь больше, чем за год мужицкой работы. Прикупить бы еще участок в степи и построить там конюшню. — У Штепана заблестели глаза. — А коню в степи привольнее, хозяин. Конь не коза.

— Помещик луга уступит, — размышляет Полана и вслух считает, во сколько они обойдутся; но Гордубал не слушает, Гордубал думает о ржаном и картофельном полях, которые продала Полана. Правда, там много камней, да ведь они испокон веков были! Уж такое наше дело, братец! Года за два до отъезда я распахал участок на косогоре. Э-эх, да что ты понимаешь в мужицкой работе!

Гафия подкралась к Штепану и оперлась локтем о его плечо.

— Дядечка Штепан! — шепчет она.

— Ну, чего тебе? — смеется Манья.

Девочка мнется.

— Ничего, просто так.

Штепан сажает ее на колени и покачивает.

— Ну, что ты хотела сказать, Гафия?

— Дядя Штепан, — шепчет Гафия ему на ухо, — я сегодня щенка видела. Какой хорошенький!

— Ну да! — притворно удивляется Манья. — А я видал зайчиху с тремя зайчатами.

— Ох! — вырывается у Гафии. — А где?

— В клевере.

— А осенью будешь на них охотиться?

Штепан косится на Гордубала:

— Ну, как знать.

«Хороший человек, — с облегчением вздыхает Гордубал. — Ребенок его любит. Ко мне эдак вот не подошла. Ну, ничего, привыкнет. А про картинки, что я привез ей из Америки, даже и не вспомнила. Надо бы что-нибудь Штепану подарить». И Гордубал ищет глазами свой чемодан.

— Вон твои вещи, на лавке сложены, — показывает Полана. «Всегда она была заботливая», — думает Юрай и с важным видом подходит к лавке.

— Вот это тебе, Гафия. Картинки. А вот Тэдди-бэр.

— Что это, дядя? — интересуется Гафия.

— Медведь, — объясняет Манья. — Ты когда-нибудь видела живого медведя? Они водятся наверху, в горах.

— А ты видел? — пристает Гафия.

— Ну, видел. Ворчат мишки, вот эдак: уррр-уррр!

— Это тебе, Полана, — нерешительно предлагает Гордубал. — Все пустяки, не знал я, что… — Юрай отворачивается и роется в своих вещах. Что бы такое выбрать для Маньи? — А вот это, Штепан, — мнется он, — это, верно, тебе сгодится. Американский нож и трубочка американская.

— Ох! — глухо вырывается у Поланы, глаза ее наполняются слезами, она выбегает вон.

Что с тобой, Полана?

— Покорно благодарю, хозяин, — кланяется Манья и, показав в улыбке все зубы, подает Юраю руку. Эге-ге, ну и хватка у тебя! Может, померимся силой?

— Слава богу, — вздыхает про себя Гордубал, — вот и дело с концом.

— Покажи ножик, дядя, — привязывается Гафия.

— Гляди, — хвастается Штепан, — вон какой нож! Из Америки. Я тебе американскую куклу вырежу, хочешь?

— Да, дядя, — пищит Гафия, — а не обманешь?

Юрай улыбается широкой, блаженной улыбкой.

Однако и это не все. Юрай знает, что еще полагается сделать. Ежели человек вернулся из Америки, он должен в трактире показаться, с соседями поздороваться, чарочку им поставить. Пусть всякий видит, что не со срамом Гордубал воротился, не с пустой мошной. Эй, трактирщик! Всем по чарке, да поживей наливай. Не знаешь, что ли, Гордубала, майнера из Америки. Пусть по всей деревне весть разнесется: «Знаете, кто вернулся? Пойдемте взглянуть на Гордубала… Жена, подай армяк или шапку».

— Я скоро вернусь, Полана. Иди себе спать и не жди меня, — говорит Юрай и по притихшей темной улице с ухарским видом шагает в трактир. Хорошо пахнет в деревне — дровами и стадом, соломой, сеном… А вот пахнуло гусями, а вот крапивой и пупавником.

В трактире нет уже старого Сало Берковича, какой-то рыжий еврей поднимается из-за стойки.

— Что угодно, сударь? — недоверчиво осведомляется он.

В углу сидит одинокий завсегдатай. Кто бы это мог быть? Кажется, Пьоса, ну конечно, Андрей Пьоса по прозвищу Гусар. Он глядит на Юрая, точно готов крикнуть: «Ты ли это, Юрай?» Да, я, Андрей Гусар, видишь ведь, что я.