Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Иржи.Напрасно ты так думаешь. С высоты двенадцати тысяч метров — это длится порядочно. Вообще невозможно определить, сколько времени падаешь. Кажется… целую вечность. И все время, все время чудится, будто вся земля валится тебе на голову.

Ондра.О чем же ты в это время думал?

Иржи.Да, собственно, ни о чем: мной овладело какое-то страшное спокойствие. Значит, конец? Отдаешь себе в этом полный отчет — тупо, ясно, спокойно. Да глядишь: где лучше расшибиться? Вон там не хотелось бы: там — деревья; на этом вот поле удобней…

Петр.Ну, это еще хорошо, Иржи.

Иржи.Хорошего мало. Такое безразличие хуже… отвратительней всякой боли. Словно в тебе заживо что-то каменеет, и ты уже не в силах шевельнуться… Брр!

Ондра.Это было не безразличие, Иржи. Скорей ужас.

Иржи.Не знаю. Но я не хотел бы еще раз испытать что-нибудь подобное. Уф!.. Ужасное ощущение!

Пауза.

Петр.А… с тобой как получилось, Ондра?

Ондра.Ну, у меня, дружище, было довольно времени. У меня это длилось… несколько суток.

Петр.Что? Умирание?

Ондра.Ну да. Я за целых три дня знал… что мне конец… О чем только за это время не передумаешь… чего только не вспомнишь! А я к тому же… был тогда занят еще наблюдениями: ага, вот один, вот другой симптом! Печень подвела, Ондрушка! Ну и пришлось — в дальний путь…

Отец.Скажи, Ондра, как ты подцепил желтую лихорадку?

Ондра.Это был эксперимент, папа. Мы хотели выяснить, передается ли зараза этим подлым комаром, этой самой стегомией, и от тех больных, которые перенесли первую стадию болезни. Это в точности не было известно. Вот я и дал себя искусать подопытным комарам.

Отец.И схватил лихорадку?

Ондра.Схватил — да еще какую… Но это противоречило нашим предположениям.

Отец.А какое значение имел подобный опыт?

Ондра (пожав плечами). Ну, хотя бы научное. Мы хотели узнать, как развивается этот микроб в комаре. Это очень важно, папа.

Иржи.И тяжело умирать от этой лихорадки?

Ондра.Тяжело, милый; валяешься, как Лазарь… Жар, желтуха… Всякие пакости. В общем, паршивая болезнь, друг мой. Брр! Никому не пожелаю.

Петр.Значит, только папка погиб у нас прекрасной смертью?

Отец.Я? Почему ты так думаешь?

Петр.Ну, быть убитым в бою — это, по крайней мере, значит выполнить свой долг; кроме того — имеешь возможность защищаться.

Отец.Но я ведь не был убит в бою, сыночек!

Петр.Нет? Как же так? А мы всегда думали…

Отец.…что я был убит при последней вылазке? Нет. Это только для мамочки, дети. Нельзя же было сказать ей, как получилось на самом деле.

Иржи.А как получилось?

Отец.Я вовсе не был убит в бою. А просто остался лежать, мой мальчик.

Ондра.Раненый?

Отец.Ну да, и меня нашли туземцы.

Петр.А потом?

Отец.А потом они меня замучили. (Махнув рукой.) Ну, довольно об этом, правда? Как мамочка, Ондра?

Ондра.Пульс лучше.

Отец.Но она, конечно, так и не должна знать, что я вам сказал, дети.

Пауза.

Иржи (над своей тетрадью). Вот говорят… отдать жизнь за что-то великое: за науку, за родину, за веру, за спасение человечества или за что-нибудь еще в этом роде. А когда с тобою случается…

Ондра.…так все выглядит совсем иначе, знаю. Если б люди могли себе представить, каково при этом человеку… они, наверно, меньше твердили бы о том, как прекрасно… за что-то умереть. Прекрасно! Я не нахожу в своей смерти ничего особенно прекрасного.

Петр.И я тоже, дружище.

Вдали ружейный залп. Пауза.

Отец.Да!.. Люди всегда умирали за что-нибудь — кто их знает, за что… Должно быть, так надо. Но иногда мне приходит в голову… был бы я теперь полковником, а то и генералом, получал бы пенсию, жил бы здесь с вами, писал бы мемуары и копал грядки в огороде… Это было бы неплохо, ребятки. Что ни говорите, а жизнь есть жизнь: по крайней мере, можно что-то делать… Я знаю — вы все отдали жизнь за что-нибудь великое: Ондра — за науку, Иржи — за технический прогресс, а Петр… За что ты умер, Петр?..

Петр (отрываясь от шахматной доски). За равенство и свободу, папа.

Отец.Вот… Ну, а я — за короля, отечество и честь знамени. А может быть, просто из-за того, что наш полковник отдал идиотский приказ. Впрочем, теперь уже — все равно. Конечно, все это очень хорошо и благородно, но только… знаете, я ведь дольше вас всех покойник, и скажу вам… неплохо было бы пожить еще немножко. Я очень любил жизнь, дети. Очень. А когда посмотрю на вас, то почему-то думаю: черт возьми, пожалуй, кто- нибудь из этих мальчишек мог бы и в самом деле прославиться чем-нибудь замечательным… или даже великим. А то что — герои! Да, жаль. Могли бы еще пожить, ребята…