Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

Петр.Да, папа.

Отец.Это мне что-то не нравится, Петр. Это у вас, ребята, какая-то путаница… Ну, и ты, значит, был разведчиком, Петр?

Петр.Нет, папа. Я только писал в газетах.

Отец.Не ври, Петр. За это не расстреляли бы. У нас казнили одних шпионов да изменников.

Иржи.Теперь, папа, другие времена.

Отец.Да, по-видимому. Очевидно, мои милые, теперь у вас какие-то новые правила игры. (Поворачивается к матери.) Ну, как она?

Ондра (сидит, склонившись над матерью). Ничего. Пока еще в обмороке. Можно подумать, спит.

Петр.Ну и хорошо. Она одна может нас слышать…

Ондра.И говорить с нами. Только мамочка может нас видеть. Она еще не утратила с нами контакта.

Петр (рассеянно вертит глобус на письменном столе). Доложу вам, мои милые, мучительная была минута, когда пришлось сказать ей…

Иржи.Знаю, знаю, дружище. Чувствуешь себя невероятно глупо, как будто ты должен сознаться в какой-то проделке. (Открывает ящик письменного стола и роется в нем.) Знаете, мамочка хранит даже наши трубки?! Ну, какая же она хорошая, эта мама! А ведь при жизни, бывало, только и слышишь: «Не дыми ты здесь, пожалуйста!» (Привычным жестом курильщика машинально берет в рот пустую трубку и посасывает.) Ммм… Честное слово, здесь чувствуешь себя совсем как дома.

Выстрелы на улице.

Отец (подходит к окну). Как будто стреляют. Тахтах! Это солдатские винтовки. (Прислушивается.)

Петр (передвигает с места на место пепельницы и пресс-папье). Это наши. Наши стреляют!

Иржи.И мои тетради тоже здесь. Нет, в самом деле, чего только она не хранит, эта мама! (Перелистывает тетрадь.) Ага, мой чертеж. Так, безделка! Я пробовал набросать новый профиль крыльев.

Петр (ставит на стол негритянскую фигурку, которая стояла на шкафу). Пусти-ка!

Иржи. Зачем ты ее притащил?

Петр.Да так… Сам не знаю. От нечего делать.

Отец (оборачивается, продолжая стоять у окна). Оставь его, Иржи. Это просто беспокойство мертвых. Им хочется обратить на себя внимание, отметить, что они здесь побывали. У него со временем пройдет… Послушай, Петр! Ты, по крайней мере, держал себя… как мужчина?

Петр (переставляет коробку с табаком). Конечно, папа. Не сплоховал.

Отец.Это хорошо. Не посрамил фамилию!

Ондра (сидит возле матери). Должно быть… дьявольски неприятное чувство, когда тебя вот так… расстреливают.

Петр.И не говори! Стоишь со связанными за спиной руками, а против тебя шестеро солдат — простых деревенских парней… Мне их было ужасно жаль. Я бы не хотел быть на их месте.

Отец.Но глаза у тебя не были завязаны?

Петр.Нет, папа. Я не позволил.

Отец.Молодец! А кто командовал?

Петр.Какой-то щуплый, писклявый лейтенант. Страшно хорохорился, чтобы не было заметно, что ему не по себе. Тут же на моих глазах зарядил свой револьвер: на всякий, мол, случай, если солдаты промажут.

Ондра.Вот дьявольщина!

Отец.Так полагается, Ондра. Иначе нельзя.

Петр.Черт бы его побрал; он действовал мне на нервы, этот хлыщ! Ну, я ему и сказал: «Пошел прочь, болван, не мозоль мне глаза. Я сам скомандую!»

Отец.Этого не надо было, Петр. Казнь… дело серьезное. Я как-то раз присутствовал и… Ну, да что говорить!

Петр.Чем-нибудь надо же подбодрить себя, папа. Положение ведь довольно паршивое… Солдаты засмеялись, и я тоже. И всем стало как-то легче. А он покраснел, выхватил шашку да как закричит: «Смирно! Целься!» Откровенно сказать, ребята…

Иржи.Что?

Петр.У меня прямо колени подкосились. Чуть не упал. Вдруг такая отвратительная слабость в ногах… и в животе… Брр! Сам себе тряпкой показался. Странно, не помню даже, когда этот шут гаркнул: «Пли!» Почувствовал только, как холодный ветер пробежал у меня по волосам.

Ондра.Это от страха.

Петр.Может быть. (Опять беспокойно передвигает вещи с места па место.) Но скажу вам… это ужасное чувство. Ужасное.

Иржи (подняв глаза от тетради). Мне можешь не рассказывать.

Петр.Нет, ты себе не представляешь, Иржи… Ни ты, ни кто другой.

Иржи.Мне это хорошо знакомо, голубчик. Когда я падал со своим самолетом…

Петр.Ну, это только мгновенье.