Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

— Кумушка синица, — откликнулась дроздиха, — раз уж вы летите на базар, купите мне там, пожалуйста, кило дождевых червей, только хороших, длинных. А то мне сегодня некогда: надо учить детей летать.

— С удовольствием, соседка, — ответила синица. — Знаю, золотая моя, как это трудно — научить детей летать по-настоящему.

— А знаете, — спросил скворец на березе, — кто научил нас, птиц, летать? Я вам расскажу. Мне карлштейнский ворон [33]говорил, который сюда прошлый раз, в большие морозы, прилетал. Этому ворону самому сто лет, да слышал он это от своего деда, которому сказал об этом прадед, а тот узнал про это от прадеда своей бабушки с материнской стороны. Так что это — святая истина. Так вот, бывает иногда, вдруг — ночью звезда упадет. Да иной раз падающая звезда эта — и не звезда совсем, а золотое ангельское яйцо. И, падая с неба, воспламеняется оно в своем падении и как жар горит. Это святая истина, потому что мне это карлштейнский ворон рассказал. А люди ангельские яйца эти как-то иначе называют, — не то метры, не то монтеры, менторы либо моторы — как-то так вот!

— Метеоры, — сказал дрозд.

— Да, да, — согласился скворец. — Тогда птицы еще не умели летать, а бегали по земле, как куры. И, видя, как такое ангельское яйцо с неба падает, думали: хорошо бы его высидеть и посмотреть, какой из него вылупится птенец. Это сущая правда, потому, что так тот ворон рассказывал. Раз они за ужином об этом толковали, — вдруг совсем рядом, за лесом — бац! — упало с неба золотое, лучезарное яйцо, так что даже свист слышно было. Все сразу туда кинулись, — аист впереди, потому что у него самые длинные ноги. Нашел он золотое яйцо, взял его в лапу; а оно от падения еще страшно горячее было, так что аист обе лапки себе обжег, но все-таки принес это раскаленное яичко к птицам. Потом сразу шлеп-шлеп по воде, чтобы обожженные лапки остудить. Оттого с тех пор аисты по воде бродят, чтоб коготки остуживать. Вот что мне ворон рассказал.

— А дальше что? — спросил крапивник.

— Потом, — продолжал скворец, — приковыляла дикая гусыня — хотела на это яйцо сесть. Но оно еще жглось; она обожгла себе брюшко — и скорей плюх в пруд, чтобы его охладить. Оттого гуси до сих пор плавают на брюшке по воде. После этого все птицы стали одна за другой ангельское яйцо высиживать.

— И крапивник тоже? — спросил крапивник.

— Тоже, — ответил скворец. — Все птицы на свете это яйцо высиживали. Только когда дошла очередь до курицы и позвали ее, она ответила: «Как? Как? Куда, куда так? Когда же клевать? Кто себе враг? Какой дурак?» И не пошла высиживать ангельское яйцо. А когда все птицы по очереди на том яйце отсидели, вылупился из него божий ангел. Но, вылупившись, не стал ни клевать, ни пищать, как другие птицы, а полетел прямо к небу, возглашая аллилуйю и осанну Потом сказал: «Чем мне отблагодарить вас, милые птички, за вашу ласку, что вы меня высидели? С этих пор будете вы летать, как ангелы. Смотрите: надо вот так взмахнуть крыльями и — готово, полетели! Итак, внимание: раз, два, три!» Не успел он сказать «…три», как все птицы начали летать и летают до сих пор. Только курица не умеет, потому что не хотела высиживать ангельское яйцо. И все это — святая правда, потому, что так рассказал карлштейнский ворон.

— Итак, внимание! — сказал дрозд. — Раз, два, три!

Тут все птицы тряхнули хвостиком, взмахнули крыльями и полетели каждая за своей песней и своим пропитанием, как научил их ангел божий.

Если вы, ребята, думаете, что водяных не бывает, то я вам скажу, что бывают, и еще какие!

Вот, например, хоть бы и у нас, когда мы еще только на свет родились, жил уже один водяной в реке Упе [34], под плотиной, а другой в Гавловицах — знаете, там, возле деревянного мостика. А еще один проживал в Радечском ручье. Он-то как раз однажды пришел к моему папаше-доктору вырвать зуб и за это принес ему корзинку серебристых и розовых форелей, переложенных крапивой, чтобы они были все время свежими. Все сразу увидели, что это водяной: пока он сидел в зубоврачебном кресле, под ним натекла лужица. А еще один был на дедушкиной мельнице, в Гронове; он под водой, у плотины, держал шестнадцать лошадей, потому-то инженеры и говорили, что в этом месте в реке шестнадцать лошадиных сил. Эти шестнадцать белых коней все бежали и бежали без остановки, потому и мельничные жернова все время вертелись. А когда однажды ночью дедушка наш умер, пришел водяной, выпряг потихоньку все шестнадцать лошадей, и мельница три дня не работала. На больших реках есть водяные-велиководники, у которых еще больше лошадей, — скажем, пятьдесят или сто; но есть и такие бедные, что у них и деревянной лошадки нет.