Бенедикт Спиноза - Этика

Кроме людей, в природе нет ничего отдельного такого, душой чего мы могли бы любоваться или что мы могли бы привязать к себе дружбой или каким-нибудь родом привязанности; и потому сохранения всего, что только существует в природе вне людей, не требует соображение о нашей пользе, но, в зависимости от различного употребления этих вещей, оно учит нас их сохранять, разрушать или всякими способами применять их к нашему пользованию.

Польза, которую мы извлекаем из вещей, находящихся вне нас, состоит, кроме опыта и познания, приобретаемого тем, что мы наблюдаем их и из данных форм изменяем в другие, главным образом в сохранении тела; и в этом отношении полезными вещами называются прежде всего те, которые так могут поддерживать и питать тело, что все его части могут правильно совершать свои отправления. Ибо чем тело способнее к тому, чтобы испытывать разные впечатления и обнаруживать разное действие на внешние тела, тем и душа способнее к мышлению (см. пол. 38 и 39 части 4). Но, кажется, в природе весьма мало вещей такого качества. Поэтому для надлежащего питания тела необходимо употреблять пищевые вещества разного рода. Дело в том, что человеческое тело состоит из многих частей различной природы, которые нуждаются в постоянной и различной пище, чтобы все тело было равно способно ко всему, что может вытекать из его природы, и, следовательно, чтобы и душа была равно способна воспринимать многое.

Чтобы достать все это, для этого едва ли было бы достаточно силы отдельного человека, если бы люди не оказывали друг другу взаимной помощи. Деньги представляют в сокращенном виде все вещи; от этого происходит, что образ денег обычно наиболее занимает душу толпы, так как она не может вообразить какой-нибудь вид радости иначе как в сопровождении идеи денег как причины.

Но этот порок свойствен только тем, которые стараются приобретать деньги не из нужды в них и не для удовлетворения потребностей, но потому, что они изучили искусство их приобретения, которым очень гордятся. Впрочем, они тело питают по привычке, но скудно, так как они считают потерянными те свои средства, которые тратят на сохранение тела. Но те, которые знают настоящее употребление денег и меру богатства определяют только потребностями, живут довольствуясь малым.

Таким образом, коль скоро те вещи составляют благо, которые содействуют частям тела совершать свои отправления, и коль скоро радость состоит в том, что поддерживает или увеличивает силу человека, поскольку он состоит из души и тела, то поэтому все то – благо, что доставляет радость. Но так как, наоборот, вещи действуют не для того, чтобы доставлять нам радость, и их сила действия не соображается с нашей пользой, и так как, наконец, радость часто относится главным образом к одной части тела, то часто аффекты радости (если при этом не действуют разум и бдительность), а следовательно и пожелания, возникающие из них, имеют излишество. К этому еще то присоединяется, что мы в аффекте считаем первым то, что приятно в настоящем, и не можем ценить будущего с таким же душевным аффектом. См. схолию пол. 44 и схолию пол. 60 части 4.

Но суеверие, напротив, по-видимому, утверждает, что благо – то, что производит печаль, а зло – то, что возбуждает радость. Но, как мы уже сказали (см. схолию пол. 45 части 4), никто, кроме завистника, не может радоваться моему бессилию и моим неприятностям. Ибо чем больше мы радуемся, тем переходим к большему совершенству и, следовательно, становимся тем более причастными божественной природе; и радость никогда не может быть злом, если она управляется истинным соображением о нашей пользе. Но кто, наоборот, руководится страхом и делает добро, чтобы избежать зла, тот не руководится разумом. См. пол. 63 части 4.

Но человеческая сила весьма ограниченна и ее бесконечно превосходит сила внешних причин; поэтому мы не имеем неограниченной власти, чтобы приспосабливать к нашему пользованию вещи, находящиеся вне нас. Впрочем, мы будем равнодушно переносить то, что случается с нами вопреки требованиям нашей пользы, если будем сознавать, что мы исполнили свой долг, что наша сила не простирается до того, чтобы мы могли устранить это, и что мы составляем часть всей природы, порядку которой мы следуем. Если мы поймем все это ясно и отчетливо, то та часть нас самих, которая называется пониманием, т. е. лучшая наша часть, вполне успокоится на этом и будет стремиться оставаться в таком успокоении. Ибо, поскольку у нас есть понимание, мы можем желать только того, что необходимо, и можем вполне успокоиться только на том, что истинно; и поскольку мы все это понимаем верно, постольку стремление лучшей нашей части согласуется с порядком целой природы