Бенедикт Спиноза - Этика

К этому присоединяется еще то, что эти аффекты указывают на недостаток познания и на бессилие души; и по этой причине также чувство безопасности, отчаяние, удовольствие и угрызение совести суть признаки бессилия души. Ибо хотя уверенность и удовольствие суть аффекты радости, однако они предполагают предшествующую им печаль, именно надежду и страх. Итак, чем больше мы стремимся жить по руководству разума, тем более мы стараемся менее зависеть от надежды, освободиться от страха, властвовать над фортуной, насколько можем, и направлять свои действия по определенному совету разума.

Аффекты превознесения и пренебрежения всегда дурны.

Ибо эти аффекты (по 21 и 22 опр. афф.) противодействуют разуму; поэтому (по пол. 26 и 27 этой части) составляют зло, – что и требовалось доказать.

Превознесение легко может сделать гордым того, кого превозносят.

Если мы видим, что кто-нибудь из любви к нам имеет о нас преувеличенное мнение, то легко станем тщеславными (по схол. пол. 41 части 3), другими словами, будем испытывать радость (по 30 опр. афф.) и легко поверим (по пол. 25 части 3) тому хорошему, что говорят о нас. И поэтому из любви к себе мы будем иметь преувеличенное мнение о себе, т. е. (по 28 опр. афф.) легко загордимся, – что и требовалось доказать.

Сострадание в человеке, который живет по руководству разума, есть само по себе зло и бесполезно.

Ибо сострадание (по 18 опр. афф.) есть печаль, и отсюда (по пол. 14 этой части) оно есть зло. Добро же, которое вытекает из него, именно то, что мы стремимся освободить от бедствия человека, которому мы сострадаем (по королл. 3 пол. 27 части 3); мы желаем поступать только по предписанию разума (по пол. 37 этой части), и вообще по одному лишь предписанию разума мы можем делать что-нибудь, о чем мы наверняка знаем, что оно добро (по пол. 27 этой части). И поэтому сострадание в человеке, который живет по руководству разума, есть само по себе зло и бесполезно, – что и требовалось доказать.

Отсюда следует, что человек, живущий по руководству разума, стремится, насколько может, сделать так, чтобы его не коснулось сострадание.

Кто верно знает, что все вытекает из необходимости божественной природы и совершается по вечным законам и правилам природы, тот, конечно, не найдет ничего такого, что было бы достойно ненависти, насмешки или презрения. И не будет чувствовать сострадания ни к кому, но, насколько возможно для человеческой добродетели, будет стремиться поступать хорошо, как говорят, и быть радостным. К этому присоединяется и то, что кто легко поддается аффекту сострадания и сочувствует бедствию и слезам другого, тот часто делает нечто такое, в чем сам впоследствии раскаивается, как потому, что мы по аффекту не делаем ничего такого, о чем мы наверняка знаем, что оно добро, так и потому, что мы легко вводимся в заблуждение ложными слезами. Но я здесь прямо говорю о человеке, который живет по руководству разума, ибо тот, кто не побуждается ни разумом, ни состраданием к тому, чтобы помогать другим, справедливо называется бесчеловечным, так как он (по пол. 27 части 3) представляется не похожим на человека.

Благорасположение не противно разуму, но может быть согласно с ним и происходить из него.

Ибо благорасположение есть любовь к тому, кто делает добро другому (по 19 опр. афф.). И поэтому оно может относиться к душе, поскольку она называется действующей (по пол. 59 части 3), т. е. (по пол. 3 части 3) поскольку понимает; а отсюда оно согласно с разумом, и проч., – что и требовалось доказать.

Кто живет по руководству разума, тот и другому хочет того добра, которого желает для себя (по пол. 37 этой части). Поэтому при виде того, как кто-нибудь делает добро другому, поощряется и его стремление к деланию добра, т. е. (по пол. 11 части 3) он будет радоваться, и это (по предположению) в сопровождении идеи того, кто делает добро другому; а отсюда (по 19 опр. афф.) он чувствует благорасположение к нему, – что и требовалось доказать.