Бенедикт Спиноза - Этика

Радость прямо не есть зло, но добро; печаль же, напротив, прямо есть зло.

Радость (по пол. 11 части 3 с его схолией) есть аффект, которым усиливается или поддерживается способность тела к деятельности; печаль же, напротив, есть аффект, который уменьшает или сдерживает способность тела к деятельности; поэтому (по пол. 38 этой части) радость есть прямо добро и проч., – что и требовалось доказать.

Веселость не может иметь излишества, но всегда есть добро, а, напротив, меланхолия всегда зло.

Веселость (см. опр. ее в схолии пол. 11 части 3) есть радость, которая, поскольку относится к телу, состоит в том, что все части тела одинаково получают впечатления, т. е. (по пол. 11 части 3) в том, что способность действия тела усиливается или поддерживается, так что все его части получают одинаковое взаимное отношение движения и покоя; и поэтому (по пол. 39 этой части) веселость всегда есть добро и не может иметь излишества. Но меланхолия (см. также опр. ее в схолии пол. 11 части 3) есть печаль, которая, поскольку относится к телу, состоит в том, что совершенно уменьшает или задерживает способность тела к деятельности; поэтому (по пол. 38 этой части) – всегда зло, – что и требовалось доказать.

Игривость может иметь излишество и потому быть злом; скорбь же постольку может быть добром, поскольку игривость или радость есть зло.

Игривость есть радость, которая, поскольку она относится к телу, состоит в том, что одна или несколько частей его испытывают больше впечатлений, чем остальные (см. опр. ее в схолии пол. 11 части 3), и сила этого аффекта может быть так велика, что берет перевес над остальными действиями тела (по пол. 6 этой части), упорно держится в нем и потому препятствует тому, чтобы тело было способно испытывать многие другие впечатления; потому игривость (по пол. 38 этой части) может быть злом. Затем, скорбь, которая, наоборот, есть печаль, рассматриваемая сама в себе, не может быть добром (по пол. 14 этой части). Но так как ее сила и возрастание определяются силой внешней причины сравнительно с нашей силой (по пол. 5 этой части), то мы можем представить бесчисленные степени и состояния силы этого аффекта (по пол. 3 этой части), и поэтому можем представить его таким, который может сдерживать игривость, чтобы она не имела излишества, и сообразно с этим (по первой части этого пол.) подействовать так, чтобы тело не сделалось менее способным; и значит, постольку этот аффект может быть добром, – что и требовалось доказать.

Любовь и пожелание могут иметь излишество.

Любовь есть радость (по опр. 6 афф.), сопровождаемая идеей внешней причины. Таким образом, – игривость (по схолии пол. 11 части 3), сопровождаемая идеей внешней причины, есть любовь; и, следовательно, любовь (по пред. пол.) может иметь излишество. Затем, пожелание бывает тем больше, чем больше аффект, из которого оно вытекает (по пол. 37 части 3). Поэтому как аффект (по пол. 6 этой части) может брать перевес над остальными действиями человека, так и пожелание, вытекающее из этого аффекта, может брать перевес над остальными пожеланиями и, следовательно, может иметь такой же излишек, какой имеет игривость, как мы это показали в предыдущем положении, – что и требовалось доказать.

Веселость, которую мы назвали добром, легче представить, чем наблюдать. Ибо аффекты, которыми мы обуреваемся ежедневно, относятся большей частью к какой-нибудь части тела, которая преимущественно перед другими испытывает их действие, и потому аффекты как нельзя более доходят до излишества и до такой степени удерживают душу на созерцании лишь одного предмета, что она не может мыслить о других; и хотя люди подвержены весьма многим аффектам, и потому редко встречаются такие, которые всегда борются с одним и тем же аффектом, однако бывают и такие, в которых упорно держится один какой-нибудь аффект. В самом деле, мы иногда видим, что люди до такой степени испытывают на себе действие одного предмета, что, хотя он и отсутствует, они думают, однако, что имеют его перед собой; если это случается с человеком не спящим, то мы называем его бредящим или помешанным. Так же точно мы считаем помешанными тех, которые находятся в любовной горячке и день и ночь бредят только о возлюбленной или о продажной женщине, так как они обычно вызывают смех. Но когда корыстолюбец не думает ни о чем другом, кроме наживы и денег, а честолюбец, – о славе и проч., мы не считаем их бредящими, так как они бывают обычно тягостны для других и считаются достойными ненависти. Но на самом деле корыстолюбие, честолюбие, сластолюбие и проч. суть виды бреда, хотя они и не причисляются к болезням.