Владислав Ванчура - Причуды лета

«Будь проклято положение,— подумала она, сидя самой незначительной частью тела на окне и качая ногами, а ее печальная, поникшая юбка свисала вниз,— будь проклято положение, в котором я не имею ничего, кроме оскорблений и обид. Я могла выбирать из целой оравы молодцов — и вот что выбрала. Лохмача с усами, торчащими как аршин в пасти у собаки полотнянщика, тюфяка, который любит жарко натопленную печку, курохвата, гоняющегося за чужим пером, хотя дома полно перьев!»

Эти мысли заставили Катержину действовать. Она спрыгнула вниз и, хотя фундамент был невысокий, упала на руки. Маленькая ссадина, которую Катержина сочла катастрофой, только подлила масла в огонь.

В 1891 году в одном селении близ восточной границы уродилось пропасть картошки. Было ее столько, что под ее тяжестью ломилось бесчисленное количество телег, и две пары волов, коров или другой рабочей скотины не могли стронуть ни одной из них с места.

— Ишь ты! — толковали мужики, выставляя острый нос из-под картуза.— Ишь ты, ишь ты! Дождались доброго времечка! Да гусь его залягай: ведь померзнет! И быть нам в нужде!..

— Ох, ох, ох! Кто нас спасет? Кто за нас заступится? Кто возместит нам убытки?

— Что? — ответил добродушный старый еврей, торговавший плодами полей и огородов.— Что вы там урчите, милые?

Но так как крестьяне держались твердо, он выплатил им по одной мерке золотых.

А как только это совершилось, как только мужики получили свои деньги, они стали жадно стремиться к забавам, подходящим и приличным их богатству и новому положению.

Они, конечно, нашли бы их в серьезном чтении и в трактирах, но один поселянин, по имени Блажей Окурка, подал дурной пример. Он увлекся вдовой и задарил ее своими ласками и деньгами, назначив ей двадцать золотых в месяц.

Тогда пани Окуркова, на вечный страх и в назидание всем неверным мужьям, одевшись по-праздничному, отправилась к сельскому старосте, который сажал мало картофеля, и потребовала, чтобы тот вызвал к себе виновных и привлек их к ответственности. Веселую вдову и коварного мужа.

Когда они явились, пани Окуркова, страшно разгневанная, стала кричать во весь голос:

— Вот она, бесстыжая! Вот он, разоритель!

Она ломала руки, и рыдания ее раздирали душу старосты. Он был вынужден произнести немало ласковых слов, прежде чем она успокоилась, но как только это произошло и ей удалось овладеть своими горькими чувствами (на глазах у нее еще блестели слезы), она принялась хлестать негодницу по щекам, по хорошенькой ямочке на подбородке и по ягодицам. Сорвав со стены старинный знак старостовой власти, она пошла бить, колотить, тузить обоих по чем попало, молотя их как зерно.

— Будет! — промолвил староста, видя, что прошло полчаса.— Мы люди пожилые. Простим друг другу. Поцелуемся.

И он поцеловал вдову.

Придя домой, Блажей Окурка, несмотря на утренний час, лег, не желая ни пить, ни есть, хотя супруга его, помня измену и убытки, от которых у нее еще не успели высохнуть слезы в складках и морщинах миловидного двойного подбородка, прилегла к нему и так долго понуждала его к верности, что он в конце концов заслужил ее прощение и дал обещание исправиться.

Это происшествие широко известно, но пани Дурова, охваченная бурным потоком чувств, не имела терпения извлекать уроки из преданий.

Так ядро осталось внутри ореха и мозг — в кости.

Идя вдоль ивняка, Катержина услыхала несколько вздохов, вырвавшихся явно не из Антонинова горла. Она ускорила шаг.

Луна, светило влюбленных, еще сияла, в ветвях начинали щебетать птицы, и, казалось, будет погожий день.

Но пани Дурова ни на что не обращала внимания. Шагая мелкими гневными шагами, она вступила на мостки, перешла их нетвердой походкой и остановилась перед дверью большой кабины, где ночевал Антонин.

Существуют поговорки, охлаждающие гнев и чрезмерную пылкость чувств, но супруга маэстро о них не вспомнила, совершенно так же, как не приняла во внимание случай с картошкой.

За дверью слышались два голоса, и, так как Антонину мог принадлежать только один, пани Дурова стала колотить в дверь, крича во всю глотку:

— Открой! Открой! Потаскун паршивый! Открой, кобель потрясучий, а то дверь высажу!