Томас Гарди - Мэр Кестербриджа

Она( нехотя ). Да.

Он( с пафосом, характерным для его родных баллад ). Ах, мне кажется, что тайны не ведут ни к чему хорошему! Одна тайна набросила темную тень на мою жизнь. И вам хорошо известно, что это было.

Элизабет признала, что ей это известно, но не сказала, почему ее влечет море. Она и сама не могла дать себе в этом отчет, не зная еще одной тайны: с морем ее связывало не только детство — в ее жилах текла кровь моряка.

— Благодарю вас за новые книги, мистер Фарфрэ, — сказала она застенчиво. — Не знаю, хорошо ли я поступаю, принимая от вас столько книг!

— Почему же нет? Мне приятнее дарить их вам, чем вам их получать!

— Ну, что вы!

Они продолжали идти по дороге вместе, пока не дошли до города, где их пути разошлись.

Хенчард поклялся разрешать им поступать как угодно и не ставить никаких преград на их пути, что бы они ни замыслили. Если он обречен потерять ее, ну что ж! Он не видит для себя места в их будущей супружеской жизни. Фарфрэ никогда не признает его своим тестем, разве только сделает вид, что признает, — порукой тому и его бедность и поведение в прошлом. И тогда Элизабет станет ему чужой, и жизнь его закончится в одиночестве, без друзей.

Зная об этой грозящей ему опасности, он не мог не держаться настороже. Правда, он в известных пределах имел право присматривать за девушкой, которую взял на свое попечение. А Элизабет и Доналд, видимо, уже привыкли встречаться в определенные дни недели.

Наконец Хенчард получил исчерпывающие доказательства. Он стоял за стеной неподалеку от того места, где Фарфрэ однажды встретился с Элизабет. И вот он услышал, как молодой человек сказал ей: «Милая, милая Элизабет-Джейн», а потом поцеловал ее, и девушка быстро оглянулась кругом, желая убедиться, что никого нет поблизости.

Они пошли своей дорогой, а Хенчард вышел из-за стены и, удрученный, последовал за ними в Кестербридж. Самая страшная опасность, грозившая ему в связи с этой помолвкой, ничуть не уменьшилась. И Фарфрэ и Элизабет-Джейн, в противоположность всем прочим, думают, что Элизабет — родная дочь Хенчарда, поскольку он сам утверждал это, когда был в этом уверен, и хотя Фарфрэ, вероятно, уже простил его, раз соглашается принять в качестве тестя, но они никогда не сблизятся. Значит, эта девушка, его единственный друг, постепенно отдалится от него под влиянием мужа и научится презирать его.

Если бы она отдала свое сердце любому другому человеку, а не тому, с кем Хенчард некогда соперничал, ссорился, боролся не на жизнь, а на смерть в те дни, когда дух его еще не был сломлен, он сказал бы: «Я доволен». Но с таким будущим, какое рисовалось ему теперь, примириться было трудно.

Есть в мозгу такая ячейка, где мыслям непризнанным, нежеланным и пагубным люди иногда позволяют ненадолго задержаться, перед тем как прогнать их. И вот одна такая мысль сейчас проникла в мозг Хенчарда.

А что, если он скажет Фарфрэ, что его невеста вовсе не дочь Майкла Хенчарда, что по закону она — ничья дочь? Как отнесется к такому сообщению этот почтенный, видный горожанин? Возможно, он откажется от Элизабет-Джейн, и тогда она снова будет принадлежать только своему отчиму.

Но тут Хенчард, содрогнувшись, воскликнул:

— Сохрани меня бог от этого! И за что только меня все еще посещает дьявол, ведь я так стараюсь отогнать его подальше!

Все то, что Хенчард узнал так скоро, естественно, стало известно всем, только немного позже. В городе начали поговаривать, что мистер Фарфрэ «гуляет с падчерицей этого банкрота Хенчарда, подумать только!» (в этих местах слово «гулять» означало также «ухаживать»), и вот девятнадцать молодых девиц из высшего кестербриджского света, каждая из которых считала себя единственной девушкой, способной осчастливить этого купца и члена городского совета, возмутившись, перестали ходить в ту церковь, куда ходил Фарфрэ, перестали жеманничать, перестали поминать его на вечерней молитве в числе своих кровных родственников — словом, вернулись к прежнему образу жизни.

Из всех жителей города выбор шотландца доставил истинное удовольствие, пожалуй, только членам той группы философов, в состав которой входили Лонгуэйс, Кристофер Кони, Билли Уилс, мистер Базфорд и им подобные. Несколько лет назад они в «Трех моряках» были свидетелями первого скромного выхода этого юноши и девушки на сцену Кестербриджа и потому благожелательно интересовались их судьбой, а, быть может, также и потому, что у них мелькала надежда когда-нибудь попировать на счет влюбленных. Как-то раз вечером миссис Стэннидж вкатилась в большой общий зал и принялась удивляться тому, что такой человек, как мистер Фарфрэ, можно сказать «столп города», имеющий полную возможность породниться с деловыми людьми или почтенными собственниками и выбрать любую из их дочек, опустился так низко; но Кони осмелился не согласиться с нею.