Эудженио Монтале: Динарская бабочка

В конце 1945 года, Эудженио Монтале, признанного поэта, будущего лауреата Нобелевской премии, приглашает сотрудничать респектабельная миланская газета «Corriere della Sera», и 2 января 1946 года в газете появляется его дебютная публикация — рецензия на книгу о театре девятнадцатого века. Рецензия эта вряд ли заслуживала бы упоминания, если бы ее автор не получил через несколько дней от Главного редактора письмо, из коего следовало, что в газете меньше всего заинтересованы в нем, Монтале, как в рецензенте. «Жду от вас чего-нибудь оригинального, вашего, живого», — говорилось в письме. И уже в номере от 20 января появляется «Рассказ незнакомца» — первая история, призванная оправдать ожидания редакции. За ней, то с большими, то с меньшими перерывами, на страницах «Corriere della Sera» и — несколько позже — дочерней «Corriere d’Informazione» следуют, чередуясь со статьями о литературе, откликами на оперные премьеры в «Ла Скала» и репортажами о поездках за границу в качестве специального корреспондента, новые истории, с определением жанра которых критика не торопится. Сам же автор, известный своей аристократической скромностью, будет говорить о них со временем как о «набросках, колонках, culs-de-lampe » [1] Здесь: зарисовках ( франц .). , а себя до конца дней называть журналистом.

После того как в январе 1948 года Монтале становится штатным сотрудником «Corriere della Sera» и переезжает из Флоренции в Милан, частота этих публикаций увеличивается, и немалой их части суждено впоследствии составить сборник «Динарская бабочка», первый в ряду не поэтических книг Монтале (его откроет упомянутый выше «Рассказ незнакомца»). Пока же автор подписывает свои прозаические опыты псевдонимами, которые превратит позже в имена отдельных героев «Бабочки»: Дзебрино (Зебрик), Филиппо, Федериго, Аластор… Желание укрыться за псевдонимом один из критиков объяснит много лет спустя возможным чувством неловкости поэта за страницы «запоздалого дневника», за налет сентиментальности в той или иной из его историй, говоря о которых сам Монтале признается в 1969 году: «…мне не хватало фантазии прирожденного прозаика, и я мог рассчитывать исключительно на собственные воспоминания, на пережитое».

Писание для газеты не превращается для Монтале в поденщину, в рутину: его «наброски» ярки, элегическая тональность того или иного из них не исключает юмора, иронии, а когда дело доходит до флорентийских историй о режиссерах на службе фашистского режима и их помпезных театральных зрелищах, о досье на политически неблагонадежных, о мечтах о пышных поминках по Муссолини, юмор и ирония перерастают в сарказм.

«Динарская бабочка» образца 1956 года, вышедшая тиражом в 450 пронумерованных экземпляров, включала двадцать пять рассказов — на двадцать два меньше, чем второе издание (1960) и на двадцать четыре — чем издание 1973 года, к которому книга сложилась в окончательном виде. Отбирая «наброски» для первого издания, Монтале видел в них основу будущего романа, о чем обмолвился в одном из интервью середины пятидесятых годов, на много лет опередив критиков, определяющих структуру книги как романную. Содержание каждой из четырех частей, когда более, когда менее явно проецируемых в прошлое, позволяет говорить о фрагментах, объединенных местом и временем: фрагменты и делают части книги частями, а не главами. Автобиографические мотивы «Бабочки» роднят прозу Монтале с его поэзией, которая озаряет многие страницы книги своим неповторимым светом. И удивительно то, что «Динарская бабочка» отзовется в поздних стихах Монтале вниманием к прозе жизни, к картинам и приметам быта, отзовется обострившейся идиосинкразией ко лжи, под какими бы знаменами она ни выступала. И еще о «Динарской бабочке» напомнит в поздних стихах Монтале ирония, без которой жить тем труднее, чем горше времена. А название книги вызовет в памяти поклонников его творчества написанные в 1926 году «Новые стихи», где каждая деталь пейзажа является частью мира, обжитого Монтале с детства. Вот начало этого стихотворения: