Роберт Стивенсон - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Сент-Ив. Стихи и баллады

Едва мы отобедали, я вышел на улицу с намерением прогуляться по городу и посмотреть на собор; человечек же сей молча шел за мною по пятам. Несколько отойдя от гостиницы, в плохо освещенном месте, я почувствовал, что кто-то тронул меня за локоть, круто обернулся и увидел, что он стоит рядом и смотрит на меня взволнованными, сияющими глазами.

— Прошу прощенья, сэр, — начал он, — но эта ваша история была презабавна. Хи-хи! Препикантная историйка! Поверьте, сэр, я вас вполне понял! Я вас, можно сказать, учуял! Право же, сэр, ежели бы нам с вами побеседовать по душам, у нас бы нашлось много общего. Вот в двух шагах «Колокольчик», очень подходящее местечко. Там подают отличный эль, сэр. Не удостоите ли вы меня чести выпить со мной кружечку?

Человечек сей изъяснялся столь таинственно и двусмысленно, что, признаюсь, меня разобрало любопытство. Уже в ту минуту кляня себя за неосторожность, я все же не отказался от его предложения, и в скором времени мы сидели друг против друга и потягивали пиво, подогретое с пряностями. Незнакомец понизил голос до едва слышного шепота.

— За великого человека, сэр, — шепнул он. — Полагаю, вы меня поняли? Нет? — Он подался вперед, так что мы соприкоснулись носами, и пояснил: — За императора!

Я был в чрезвычайном смущении и, несмотря на его невинную наружность, не на шутку встревожился. Для шпиона он был, по моему разумению, чересчур бесхитростен и, уж конечно, чересчур смел. Но если он честный человек, то, как видно, до крайности неблагоразумен, и тогда беглецу уж никак не годится его поощрять! Поэтому я выбрал среднюю линию: ничего не ответил на его тост и выпил пиво, не выказывая никакого восторга.

Он же продолжал безмерно превозносить Наполеона, причем таких похвал мне и во Франции не доводилось слышать, разве что из уст господ, которым за это полагалась особая плата.

— А этот Кафарелли, он тоже отличный малый, ведь правда? — вновь заговорил человечек. — Сам я не очень о нем наслышан. Не знаю никаких подробностей, сэр, ровным счетом никаких! Беспристрастные сообщения нам здесь приходится добывать с величайшим трудом.

— Подобные жалобы я слышал и в других странах, — не удержавшись, заметил я. — Но что касается Кафарелли, сэр, он не хромой и не слепой, у него обе ноги целы и нос на месте, как у нас с вами. И мне до него так же мало дела, как вам до покойного мистера Персиваля! [17] Английский государственный деятель (1762–1812).

Он впился в меня горящими глазами.

— Вы меня не проведете! — вскричал он. — Вы служили под его началом. Вы француз! Наконец-то мне довелось пожать руку одному из сынов благородной нации, что первой провозгласила славные принципы свободы и братства. Тсс!.. Нет, все в порядке. Мне показалось, кто-то стоит за дверью. В этой жалкой, порабощенной стране мы собственную душу, и ту не осмеливаемся назвать своею. Всюду шпионы и палачи, сэр, шпионы и палачи! И все-таки свеча горит. Добрые дрожжи делают свое дело, сэр... Делают свое дело в подполье. Даже и в нашем городе есть несколько храбрецов, они собираются всякую среду. Непременно обождите денек-другой и присоединитесь к нам. Мы собираемся не здесь. В другом месте, где не так людно. Там, однако, подают превосходный эль, превосходный, в меру крепкий эль. Вы окажетесь среди друзей, среди братьев. Вы услышите, какие там высказываются отважные чувства! — воскликнул он, распрямляя свою узкую грудь. — Монархия, христианство! Вольное братство Дургама и Тайнсайда смеется над всеми этими уловками напыщенной старины!

Экая незадача для человека, которому всего важнее не привлекать к себе внимания! Вольное братство было вовсе не по мне. Доблестные чувства сейчас лишь обременили бы меня, и я попытался несколько охладить пыл моего собеседника.

— Вы, кажется, забыли, сэр, что мой император поставил религию на службу государству, — заметил я.

— Ах, сэр, но это же просто политика! — воскликнул он. — Вы не понимаете Наполеона. Я проследил весь его путь. Я могу объяснить всю его политику от первого до последнего шага. Взять, к примеру, хотя бы Пиренеи — вы так занимательно о них рассказывали, — ежели вы зайдете со мной к другу, у которого есть карта Испании, то, смею надеяться, за полчаса я проясню вам весь ход тамошней войны.

Это было невыносимо. Я понял, что из двух крайностей предпочитаю британских тори; условясь встретиться завтра, я сослался на внезапную головную боль, воротился в гостиницу, уложил свой заплечный мешок и часов около девяти вечера сбежал от этого ненавистного мне соседства. Было холодно, звездно, ясно, дорога сухая, чуть прихвачена морозцем. Но при всем том у меня не было ни малейшего желания шагать по ней долго, и в одиннадцатом часу, углядев по правую руку освещенные окна какого-то трактира, я решил остановиться там на ночлег.