«История эта интересна и занимательна». (Литературная газета, 1947, 29 окт). Далее А. Макаров, этот проницательный литературовед, давая общую оценку романа, говорит: «Ценность книги в том, что история эта является читателю не в виде общих, отстоявшихся формул, а в ее живом и своеобразном преломлении, в самобытных условиях раскольничьего села, богатого разнообразными, незаурядными характерами. К тому же характеры эти и изображены далеко незаурядно летописцем, хорошо помнящим героев и преступников и умеющим воздать каждому по заслугам». (Там же).
Высоко оценил роман «Семейщина» выдающийся советский писатель Александр Фадеев: «Это — одна из немногих книг о том, как старая деревня стала советской колхозной деревней. В ней подробно прослежены все перипетии классовой борьбы в деревне, ее наиболее прямые и открытые и самые сокровенные и хитрые формы. Лицо деревенского кулачества показано в книге так развернуто, как в редких книгах советских писателей о деревне. О том, как советский строй приводит старозаветное „семейское“ село к колхозу, вовлекает в свое русло все более широкие слои народа, от представителей самого „отравленного“ до масс молодежи… Леонов-Чернев написал это с исключительным знанием материала, с подробностью, иногда даже излишней. Но можно без преувеличения сказать, что, кроме него, некому было бы осветить жизнь этих кругов в старой и новой России, а между тем старообрядцев в России миллионы, и это тема немаловажная».
Несмотря на подобные оценки Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) не был избалован критикой. Газеты и журналы писали о нем скудно и не всегда объективно и правдиво. В обобщающем капитальном двухтомнике «Очерки русской литературы Сибири» об Илье Черневе, как и об Исае Калашникове, впрочем, нет и упоминания. Хотя, казалось бы, заслуги И. Чернева как первопроходца темы о забайкальских старообрядцах — семейских, об их взаимоотношениях с коренным населением, с бурятами, заметны и неоспоримы. Забайкалье до «Семейщины» И. Чернева было белым пятном для русской литературы. Книга этого писателя была первой ласточкой, оповестившей о дружбе и братстве русского и бурятского народов. Вспомните символическую сцену из романа, утверждающую равенство бывшего бедняка Цыдыпа и русского крестьянина (бывшего семейского мужика). Цыдып смело, как равный, входит в избу крестьянина, проходит к столу и здоровается с друзьями. Не то было прежде: бедный бурят дальше порога не смел проходить. Таковы были запреты семейщины.
Что же такое семейщина?
Это слово в романе использовано автором весьма многозначно. То он употребляет его для названия группы староверов, живущих патриархальным укладом, туго поддающихся влиянию нового времени, новым веяниям, то это — этнографическая группа семейских — старообрядцев Забайкалья вообще; то под этим термином выступает религиозно-бытовая и патриархальная общность старообрядцев, живущих по стародедовским заветам и не признающих никакой новизны; то слово это отражает воплощение всего отсталого, косного в русском старообрядческом обществе. Семейщина, как противодействие новизне, — одно из наиболее ярких проявлений патриархальщины. Это явление характерно не только для старообрядческого населения Забайкалья, оно порождено жизнью всего русского староверия, а еще шире — всего русского крестьянства, класса наиболее забитого и отсталого, лишенного, по царской милости, даже маломальского образования. Патриархальность бытия семейских — это специфическое явление в Сибири с ярко выраженным общинно-бытовым и религиозным укладом, который проявлялся в общественной жизни семейских сел в наиболее колоритных и контрастных формах. Все это позволило автору назвать роман-трилогию таким обобщенным названием — «Семейщина».
Слово «семейщина» образовано от слова «семейские». Кто же такие семейские? Откуда они пришли и почему за ними закрепилось это название? В 50–60 годах XVIII века в Забайкалье были сосланы из польских пределов русские старообрядцы. Через шесть лет после их поселения в новых местах в этих краях побывал с научной целью академик П. С. Паллас, который интересовался их хозяйством, их происхождением и количеством семей в различных селениях. Он называет выведенных из Польши русских людей «польскими колонистами», «польскими поселянами» и просто «поляками, кои приисшествия российского, говорят русским языком и исповедуют древний греческий закон», то есть православие в его греческой или византийской форме, которое существовало на Руси до патриарха Никона. Так же их называет натуралист И. Сиверс, который побывал в Забайкалье в 1791 году.
Читать дальше