Илья Чернев - Семейщина

Хоть и восьмой десяток на исходе, но не хотелось ему нужде покориться; он работал, как здоровый мужик, и вся деревушка говорила о нем:

— Кряж, не человек!..

Ипат Ипатыч сам втайне радовался своей силе, — некуда было ей потратиться в вольном и сытом житье уставщика. Как пригодилась теперь она! Хозяин хорошо кормил его, однако он строго держался постов, по-прежнему пил чай не иначе, как украдкой: надежда и здесь со временем прослыть святым не покидала-таки его.

Одоление нужды Ипат Ипатыч представлял себе так: с годик он поживет у хозяина, потом и сам хозяином станет. Непривычное это для него дело — на людей спину гнуть, пусть-ка они на него поработают. Вот тогда и нужде конец!

Доверчивый хозяин не шибко считал выручку от ломовщины, и в каждую поездку Ипат Ипатыч зашивал в полу своей шубы одну-две кредитки. Сколотив несколько сот рублей, он пустил их по весне в оборот: скупил за бесценок в распутицу у нарымских рыбаков и звероловов несколько лагушков зернистой икры, две черно-бурых лисьи шкурки да связку белок, а летом, когда открылась на Оби навигация, выгоднее выгодного сбыл на ближайшей пристани свой драгоценный товар проезжим пассажирам… На следующий год он повторил эту же операцию в более широких размерах, распрощался с хозяином, купил себе избенку… К этому времени он уже крепко держал всю деревушку в своих руках… ссужал мужиков деньгами под большие проценты. Это было трудно и опасно: всюду росли колхозы и везде водились свои Епишки. Нужно было изворачиваться, хитрить, прятаться от ненадежных людей.

Не божьим словом, так сноровкой, хваткой, воспитанной с малых лет, покорил сибиряков бывший уставщик. Снова люди работали на него, — правильное течение жизни было восстановлено. Хищник своего добился…

К концу ссылки у Ипата Ипатыча водились уже немалые деньги. Собираясь домой, он продал свою избу и зашил в шубу не одну тысячу рублей…

Вернуться в родную деревню Ипату Ипатычу не разрешили, и он поселился в городе, в Верхнеудинске, у какой-то дальней родственницы, кичкастой простой бабы, работающей на постройке паровозного завода-гиганта. Она жила в рабочем городке, в хибарке, сколоченной из теса, на земле, заваленной мотками проволоки, штабелями рельсов и бочками цемента, с утра уходила таскать кирпичи, а бывший пастырь садился у крохотного окна, глядел на этот ералаш, прислушивался к грохоту и лязгу стройки и томился от безделья… Родственница объяснила ему, что высланные и сбежавшие не имеют права возвращаться в деревню, туда-де нужно брать особый пропуск, там пограничная полоса.

Ипат Ипатыч покачал лысой головой, важно погладил свою пушистую бороду, сказал безразлично:

— Да я и сам не хочу. Общество меня не примет… Нет моего благословения отступникам.

Капиталов у него хватило бы до конца его дней, он мог бы прожить безбедно, тем более, что его кормили, не требуя денег, — он был почетным, желанным гостем. Но как можно проживаться, хотя бы и немного, ничего не делать? И он стал чеботарить, починять сапоги — сперва починил себе и хозяйке, а потом уж и соседи потянулись…

— Все какая ни на есть копейка, — объявил своей благодетельнице бывший пастырь, — тебе подмога. Чтоб даром твоего хлеба не есть.

Ничего не подозревающая о зашитых капиталах, простоватая баба благоговейно заверещала:

— Што ты, што ты, Ипатыч, живи хоть век!.. Одежу купишь себе какую…

Слух о возвращении своего любимого уставщика Никольские его почитатели восприняли как радостную немыслимую весть. Столь годов о пастыре ни слуху ни духу, а тут, нате вам, проживает в городе!.. Слух быстро подтвердился: кто-то из мужиков повстречал Ипата Ипатыча на городском базаре. Старухи одна за другой начали слать ему с попутчиками гостинцы: сало, масло в туесах, яйца, ковриги хлеба… По деревне зашептали, что пастырю живется туговато.

Принимая туески и сумки с гостинцами, Ипатова хозяйка со слезами радости и гордости на глазах говорила ему:

— Не забыл тебя народ, Ипат Ипатыч… Вот и копейки твои ни к чему…

С чуть приметной улыбкой он оглядывал подношения, спрашивал — от кого, велел кланяться.

Летом Ипат Ипатыч выехал в Петровский завод. Здесь он пробыл с неделю, повидался на постоялых дворах и на базаре со многими земляками… Никольские старухи совсем с ума посходили от нетерпения и жалости:

— По базару ходит… Неужто не увидим его? Неужто пропуску не дадут? Болезный наш, страдалец…

Ахимья Ивановна и та не вытерпела, сына-председателя уговаривать принялась: