Илья Чернев - Семейщина

— Никиша поспешил вон… А мне еще рано. Когда встанем окончательно на ноги, всей деревней встанем, — тогда, не раньше. Куда торопиться? О внучатах тоскуешь? У тебя их и без моей помощи не мало. Да и в доме, кажется, скоро появится.

Он скосился на округлый Грунькин живот. Та вспыхнула.

— А меня увольте покуда, — добавил Изот.

Ахимья Ивановна безнадежным взглядом поглядела на старика.

По холодку неприметно подкралась осень, а хлеба всё еще не налились как следует, стояли зеленые. Погожие дни перемежались ненастьями, а после ненастий студеные утренники крепко прихватывали землю, серебрили инеем покатые крыши Никольских изб.

Как-то поутру, выйдя во двор, Ахимья Ивановна ахнула, — все бело кругом, все увалы и покати вокруг деревни поседели: ночью пал настоящий мороз. В тревоге зашлось ее сердце. Она быстро вернулась в избу, разбудила старика, Изота, Груньку:

— Гляньте, что деется!

Ковыляя, Аноха Кондратьич подошел к окошку, с минуту посмотрел на хонхолойскую седую покать.

— Что я говорил! Жать надо бы давно, а не дожидаться мороза. Вот теперича дождались… Что убирать станут, какой теперь хлеб?

— Ты совсем другое говорил, — сказал Изот, — все вы, старики, все время тростите о зеленом хлебе, своего успенья ждете. Сильны у всех вас эти… зеленые настроения.

— Настроения! — чмыхнул Аноха Кондратьич. — Заладили одно…

— Ну как, батька, — с тревогой спросила Ахимья Ивановна, — останется ли что-нибудь?

— Где попримерзнет, а где и останется… На низу-то, в «Эрдэме», все поди сгибло, — отозвался Аноха Кондратьич.

— Что ж я стою! — всплеснула руками Ахимья Ивановна. — Огородина-то цела ли, нет ли?

Она побежала с Грунькой на огород. Закрытые с вечера мешковиной огурцы не пострадали, погибли только две открытые лунки, местами немного прихватило капусту. Заботливая старуха всегда с вечера утепляла гряды и дранками, и корьем, и кулями, а вчера как на грех не успела закрыть всё и сейчас досадовала на себя за небрежность.

— Ну, да ничего, — осмотрев огород, сказала Ахимья Ивановна, — сгинула самая малость.

В избу она возвратилась с полным запаном мерзлых, недозревших огурцов.

До обеда старики с надеждой поглядывали в окна: солнце поднялось горячее, небо ясное, — может, обсохнут хлеба, поправятся, пройдет беда стороной?..

Днем стало известно, что беда и впрямь миновала, колхозные массивы существенно не пострадали, но в «Эрдэме» мороз убил чуть не тысячу га.

— Что я говорил! — торжественно, будто ему только что сообщили радостную, давно ожидаемую новость, сказал Аноха Кондратьич, подняв круглое свое лицо на старуху.

В самом деле зеленые настроения мешали руководителям артелей организовать народ на уборку. Этим настроениям поддались даже некоторые правленцы обоих колхозов. Хлеба входили уже в период восковой спелости, из района торопили, два раза назначали сроки начала уборочной, а красные партизаны и закоульцы еще раскачивались. Председателя Гришу дома ежедневно пилил отец: Егор Терентьевич уверял, что преждевременная косовица оставит народ без хлеба. Гриша внимал отцовским научениям, оттягивал выезд бригад на страду, а глядя на партизан, не спешили и закоульцы. Лишь с помощью Изота и Лагуткина удалось Епихе, Домничу и Мартьяну Яковлевичу переломить народ — зашевелились бригадиры и звеньевые, конюхи и машинисты… В последний раз, перед тем как отдать приказ о выезде, Гриша в сопровождении Изота, Лагуткина и агронома поехал в поля, — уговорили, нельзя отказаться.

— Восковая спелость… Дойдет в снопах. Дальше тянуть нельзя, — растирая в пальцах колосок, сорванный у края дороги, проговорил агроном.

— Весь хлеб такой, ровный, — оглядывая необозримое поле ярицы, поддержал Изот. — Пора…

— Да, пора… — будто нехотя согласился Гриша.

Он взглянул на сосредоточенное, спокойное лицо Изота, перевел взгляд на агронома и Лагуткина, — эти тоже выглядели невозмутимо, — глубоко вздохнул и как-то неожиданно для себя повторил:

— Ну, что ж… пора…

На следующий день с утра бригады выехали на свои участки, и, едва высохла роса, по окрестным буграм замелькали крылья жнеек и сноповязалок, ярко заблестели на солнце металлическими частями. Далеко на буграх видны были лошади, размеренно бредущие впереди машин, с еле заметными фигурками погоняльщиков, сидящих верхом, а позади жнеек, то и дело сгибаясь, шли вязальщицы, и вскоре на тугнуйских увалах, среди необъятного моря хлебов, обозначились выстриженные плеши, и на тех плешинах — первые кучки снопов, словно бегут зеленоватые овцы за вожаком — машинистом и догнать не могут… Уборка началась…