Рене Баржавель - Девушки и единорог

Шесть сгоравших от любопытства девушек, стоявших или потупив взгляд, или подняв голову, в зависимости от их характера, смотрели, как к ним приближается сэр Джон Грин, новый хозяин острова. Он держал под руку леди Гарриэтту, а следом за ним шествовали все остальные члены семейства. В хвосте процессии медленно катилась карета, и под ее колесами негромко поскрипывал гравий, покрывавший ровным слоем дорожку. Сэр Джон что-то объяснял супруге, помахивая тростью. Овца-меринос с двумя черноногими ягнятами рысцой пересекли лужайку и застыли на месте, уставившись на кортеж. Девочки с восторженными криками устремились было к животным, но короткая сухая фраза гувернантки заставила их вернуться в строй. Овца ошеломленно покосилась на них, помотала головой, повернулась и поскакала к группе усеянных розовыми цветами рододендронов. Там она остановилась и принялась щипать траву, всем своим видом показывая незаинтересованность в происходящем. Ягнята присоединились к матери и принялись сосать ее. Туман неторопливо отступал в море светящимися светлыми фестонами. Казалось, что остров погрузился в сон.

Служанки увидели перед собой леди Гарриэтту с тяжелой вычурной прической, в одежде с множеством пуговиц, в небольшой шляпке со свисавшим на плечо шарфиком; они увидели также сэра Джона во фраке и цилиндре мышиного цвета и в зеленом вышитом золотом жилете; они увидели девочек в бархате сливового цвета и в больших шляпках, похожих на небольшие копны сена; увидели они и гувернантку, тощую и прямую, как наряженная в черный сатин жердь. И тогда они испытали одновременно шок и восхищение. Чтобы не расхохотаться, им пришлось дружно прикусить языки. В то же время, они догадались по качеству нарядов, пусть даже показавшихся им смешными, что к ним явились господа, принадлежащие к высшему обществу. Спокойный взгляд сэра Джона и ласковый взгляд больших глаз леди Гарриэтты позволили им почувствовать, что этим хозяевам они будут служить с радостью.

После того, как Эми назвала господам служанок и садовников по именам, они кинулись к карете, быстро извлекли из нее багаж и потащили ящики, коробки и пакеты в разные стороны, производя при этом страшный грохот, так как Эми обула их в вечные сапоги из грубой кожи, еще и с подковками.

Чтобы приехавшие сразу увидели весь дом, она широко распахнула двери всех комнат. Льющийся через окна со всех сторон неба и моря голубой свет заставлял светиться помещения изнутри, ослепляя леди Гарриэтту. Сэр Джон начал объяснять ей расположение комнат на первом этаже, но она, улыбнувшись, остановила его. Ей прежде всего нужно было побывать в своей комнате.

Она взяла за руку сэра Джона, и они вместе направились к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Поднимаясь по ступенькам, она еще отчетливей почувствовала залитую светом пустоту первого этажа с беспорядочно расставленной вдоль свежеокрашенных стен мебелью, голым полом без ковров и окнами без штор; она слышала восторженные крики девочек, сбежавших от мисс Блюберри и наугад устремившихся в неведомые недра дома. Слышны были и гулко звучавшие шаги прислуги на первом и втором этажах. Она подумала, что вряд ли удастся в ближайшем будущем заказать из Лондона фетровые тапочки. Подумала она и о своих обоях, коврах, безделушках, пианино, фисгармонии, подушечках, столиках, креслах, грелках для ног, пуфиках, всех прочих сокровищах драгоценного английского комфорта, сейчас путешествовавших в трюмах корабля где-то между Англией и Ирландией. Когда они прибудут? И в каком состоянии?

Она вздрогнула. Эми крикнула ей снизу голосом, скорее подходившим для лесоруба:

— Есть горячая вода для ванны и для чая, мадам! Только прикажите…

Леди Гарриэтта вздохнула:

— Хорошо, Эми.

Она подумала, что это сияние, эту льющуюся через окна энергию солнца следует как-то приглушать… Неожиданно она почувствовала, как у нее в ушах появились нематериальные ватные пробки. Мир звуков пошатнулся и исчез. Шаги служанок отдалились и затихли. Ветер снаружи замер. Свет стал не голубым, а зеленым, как будто вместо облаков в небе появились морские волны. Леди Гарриэтта остановилась. В кристаллизовавшемся безмолвии к ней откуда-то снизу долетело рыдание, такое слабое, что его, казалось, невозможно было услышать, но такое жалобное, что его должен был услышать даже камень.

— О, Джон! Господи! Здесь кто-то плачет!.. — воскликнула она, схватившись за сердце.

— Что вы, дорогая! Это всего лишь ветер.