Лао Шэ - Сказители

Ему стало легче. По крайней мере он уже знал, каковы в конечном счете его потери. Теперь он мог объективно взглянуть на этот полуразрушенный город. Не написать ли сказ под названием «Разбомбленный, но не сдавшийся город Чунцин»? Это ведь сущая правда, будет иметь успех.

Сам того не замечая, Баоцин направился в район, где проживала семья Тан. Гостиница, в которой они разместились, стояла на месте. Она была расположена за высокой стеной, которая не пропускала в комнаты солнечный свет, однако именно она преградила путь огненной стихии и спасла здание. Все остальные дома были полностью разрушены. Она же напоминала рубище, на котором сохранились вполне приличные пуговицы.

С семьей Тан ничего не случилось. Увидев его, Тан Сые прослезился.

– Старый друг, мы все думали, что вас убило, – сказал он срывающимся голосом.

Тетушка Тан сильно похудела и осунулась. Серая кожа на бледном лице висела толстыми складками. Однако характер ее ничуть не изменился.

– Почему вы не приходили навестить нас? – бормотала она. – Одни мы здесь, остались, чуть не умерли.

– Вот я и пришел, – сказал Баоцин. – В тот раз не мог прийти, помешал огонь, горело все.

Из спальни вышла Циньчжу. У нее был болезненный вид: вокруг глаз появились черные круги, распущенные волосы спадали на бледное лицо.

– Не слушайте, что болтает мать, – сказала она Баоцину. – Возьмите вас с собой.

– Болтает? Ну, хорошо! – Тетушка Тан рассердилась. Она упрямо доискивалась, почему Баоцин не пришел их навестить.

Баоцин спросил, куда девался Сяо Лю. Никто ему не ответил. Он испугался, что маленький музыкант убит, с тревогой смотрел то на одного, то на другого.

Наконец Тан Сые все же раскрыл рот:

– Ленивец, не желал идти в убежище. Когда начали сбрасывать бомбы, он продолжал лежать на кровати... а потом как сумасшедший побежал.

– Ну и грохот стоял тогда, нечистая сила, – вставила тетушка, – бомбы летели вниз с каким-то дьявольским свистом.

Баоцин широко раскрыл глаза, ему стало страшно. Несчастный Сяо Лю, его драгоценный аккомпаниатор!

– Дело было так. Стали падать бомбы, и он сломя голову побежал, – продолжал Тан Сые. – Не поглядел хорошенько под ноги, оступился и рухнул головой вниз со второго этажа. На голове вскочила пташка размером с кулак. Вот уж дурак так дурак,

– Где он? – спросил Баоцин, успокаиваясь.

– В постели, где же еще, – завизжала тетушка. – Ему никак с кроватью не расстаться.

Баоцин сообщил, что собирается в Наньвэньцюане начинать все сначала. Он рассказал, что городок очень маленький и потому заработанных денег едва хватит, чтобы не остаться голодными. К сезону туманов можно будет снова вернуться в Чунцин. Он уже прикинул, будут выступать трое; Циньчжу, Сюлянь и он сам.

Тетушка Тан снова заворчала.

Баоцин поспешил добавить:

– Это я так говорю, в общих чертах. Все будет зависеть от удачи. Может, в какой день и маковой росинки не будет во рту. Если сорвется, на меня не пеняйте. Рассказал все как есть, по совести. Может, мне и не следует звать вас с собой.

Тан Сые, не дожидаясь, когда его жена переведет дух, поспешил сказать:

– Вы наша счастливая звезда, дорогой брат. Как скажете, так и будет.

– Я готова спать где угодно, хоть в свинарнике. Это все же лучше, чем находиться здесь, – призналась тетушка.

Местечко Наньвэньцюань было уж больно маленьким и не могло прокормить труппу сказителей в полном составе. Баоцин принял решение: в этой кутерьме лето все же лучше провести здесь, а зимой возвратиться в Чунцин на заработки. Он уже прикинул, как привести в порядок и обставить зрительный зал.

Баоцин привез семью Тан в Наньвэньцюань, за что они были ему крайне благодарны. Однако продолжалось это недолго. Вскоре снова посыпались всякого рода обвинения: городок слишком мал, не нравится зал, в котором выступает Циньчжу; она слишком мало зарабатывает, жилье похоже на свинарник. Они без конца жаловались на свои беды Баоцину, считая, что во всем виноват он.

В конце концов Баоцин почувствовал, что больше он с семьей Тан иметь дела не может. Это стало невыносимым, не выдерживало сердце.

Он беспокоился о Сюлянь, не хочет ли уехать отсюда, довольна ли она? А это, в свою очередь, вызывало у нее всякие подозрения. Однажды, когда Баоцин вновь стал задавать вопросы, она не выдержала:

– Что ты все меня спрашиваешь, что случилось?

– Вот какое дело, – сказал он, расхрабрившись. – Наши с тобой предки не были артистами. Сам я иногда думаю умыть руки и больше этим не заниматься. В нашем деле, возможно, нет ничего хорошего.