Лао Шэ - Сказители

После того как ушла тетушка Тан, Баоцин, заложив руки за спину, вымеривал шагами сцену. Если завтра тетушка и в самом деле не разрешит Циньчжу выступать, как тогда быть? Хм, Циньчжу может завлечь на представление всего лишь нескольких обывателей. Не придет, ну и что ж тут такого!

– Папа! – позвала тихонько Сюлянь. – Пошли домой!

Баоцин, увидев ее бесхитростное личико, рассмеялся.

Это милое создание – и Циньчжу, воистину насколько же они различны! Как небо и земля. Эх, да не стоит из-за Циньчжу ломать голову. Семейство Тан предпочитает, чтобы она продавала свое тело, а не искусство. Тут и денег можно заработать гораздо больше. Сюлянь по- прежнему оставалась нераспустившимся бутоном. Она уже более четырех лет соприкасалась с девушками со сцены н не переняла от них ничего дурного.

– Хорошо, пошли пешком! – ответил Баоцин, в один миг забыв все свои неприятности. Он вспомнил о том радостном состоянии, когда в Бэйпине, Тяньцзине, Шанхае они пешком возвращались домой после представления.

Когда Баоцин и Сюлянь вышли на улицу, на ней почти не было прохожих. Большинство лавок закрылось, и на окнах висели ставни, погасли уличные фонари. Баоцин шел неторопливо, опустив голову и заложив руки за спину. Он чувствовал себя легко и непринужденно. На улицах было темно, и это его радовало – так никто не мог его узнать. Тишина и покой. Ему не нужно было каждые несколько шагов кого-нибудь приветствовать. Он шел все медленнее и медленнее, желая, чтобы это состояние необычайной легкости и радости продлилось как можно дольше.

– Папа, – сказала Сюлянь тихо.

– Угу? – Баоцин как раз думал о чем-то своем.

– Папа, почему ты только что рассердился на тетушку Тан? Как быть, если завтра Циньчжу в самом деле не придет? – Ее черные глаза задумчиво глядели на него. Когда Сюлянь была наедине с отцом, она любила разговаривать как взрослая. Он должен был понять, что она уже не только девчонка, которая умеет играть в куклы.

– Ничего... Ничего особенного. И с ней можно пропитаться, и без нее можно прожить. – Баоцин перед своими домочадцами всегда старался казаться несколько самоуверенным. Иногда он напускал на себя важный вид, однако все это диктовалось добрым намерением всех успокоить.

– Теперь у Циньчжу есть способ зарабатывать деньги, они голодать не будут.

Баоцин прокашлялся. Вроде и Сюлянь стала кое-что понимать. Ему давно следовало иметь это в виду. Конечно же, она ведь все время общается с девушками, исполняющими сказы под барабан. Он хитро спросил:

– А чем она еще может заниматься?

Сюлянь захихикала.

– Я и сама точно не знаю, – сказала она, как бы извиняясь за то, что не могла продолжить ею же начатый разговор. – Я не должна была так говорить, да, папа?

Баоцин ответил не сразу. В конце концов, как Циньчжу зарабатывает дополнительные деньги* Сюлянь ясного представления не имела, и это его не удивляло. Сама Сюлянь каждый день исполняла сказы о красавицах и их любовниках, однако не воспринимала исполняемое всерьез. А его заботило лишь то, чтобы его приемная дочь, когда вырастет, стала достойным человеком. Каким она станет человеком? Плечи его вновь потяжелели, будто на них легла непосильная ноша.

– Я не могу подражать Тан Сые, и тебе не стоит подражать Циньчжу, слышишь? – сказал он после длительной паузы.

– Да, папа, слышу, – ответила Сюлянь, так и не поняв, что в конечном счете имел в виду отец.

Оставшуюся часть пути они шли молча.

Лишь придя в гостиницу, Баоцин вспомнил, что они еще не ужинали. Поднимаясь по лестнице, он почувствовал голод и втайне надеялся, что дома найдется что- нибудь перекусить. Как было бы здорово посидеть всей семьей за столом и отметить сегодняшнюю премьеру!

К его изумлению, жена не только не спала, но еще и приготовила ужин,

Баоцин сразу же воспрянул духом, все неприятности, накопленные за день, растаяли, как прозрачные летние облака. Обрадовать его было не трудно. Чуточку внимания, и он буквально на глазах приходил в восторг, даже если и находился только что в тоске и печали. А сейчас ему хотелось как-нибудь похвалить жену.

– Ужин! Вот это здорово! – воскликнул он. Жена лишь зыркнула на него.

– А больше ничего не хочешь? – спросила она зло.

У Баоцина моментально вытянулось лицо.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – сказал он, умоляя. – Я очень устал.

Тюфяк давно уже спал. Он почувствовал некоторую усталость от того, что занимался ритуалом поклонения предку-наставнику. Баоцин разбудил его, чтобы вместе поужинать.