Лао Шэ - Сказители

Циньчжу тоже торопилась уйти. Она думала, что у входа наверняка толпятся люди, которые ждут, чтобы посмотреть на нее. Может быть, среди них есть красивые молодые господа с деньгами. Ей нравилось, когда на нее смотрели. Когда люди внимательно ее разглядывали, ей и в самом деле казалось, что она красавица. Старательно виляя задом, она вышла на улицу. Ее отец, соблюдая такт, шел следом за ней, сохраняя определенную дистанцию.

Тетушка Тан сидела и глупо посмеивалась, как курица, только что снесшая яйцо. Внезапно лицо ее стало каменным.

– Эй, Баоцин, – крикнула она. – Идите-ка сюда, у меня тут есть что вам сказать. Важное дело!

Баоцин прекрасно знал, что ничего хорошего от нее ждать нельзя. Все же он подошел и улыбаясь спросил:

– Какие у вас будут указания, тетушка Тан? – Я вот что хочу спросить. Кому сегодня вечером больше всего кричали «браво»?

– Конечно же Циньчжу! Она актриса, – откровенно признался Баоцин.

– Хорошо, Баоцин, вы на этот раз, возможно, сказали правду. И я хотела бы ответить вам не таясь. Наши семьи объединились и создали труппу. Моя дочь и лицом недурна, и сборы может обеспечить. Вот и получается, что она является главной исполнительницей. А если главной исполнительницей является она, то и деньги должна получать соответствующие. Ведь так оно получается?

Баоцин не хотел высказать ей в лицо, что Циньчжу, даже если бы она проучилась еще года три, все равно не шла бы ни в какое сравнение с Сюлянь. Не хотел он говорить и о том, что, если бы он не организовал труппу, Циньчжу вообще бы не перепало ни фыня. Баоцин лишь угодливо улыбнулся тетушке Тан.

Тетушка Тан тоже ему улыбнулась:

– Баоцин, не надо все время стоять тут да улыбаться, надо что-то делать. Если вы не собираетесь выделить больше денег для главной исполнительницы, моя дочь может и...

– Может и ... что? – Густые брови Баоцина сомкнулись, он рассвирепел. В течение двух недель он пробегал до дыр с десяток пар носков для того, чтобы у всех было место, где бы они могли заработать себе на пропитание. Он думал, что ему будут за это признательны. У него и в мыслях не было, что эта вонючая тетка...

Тетушка Тан, заметив перемену в лице Баоцина, смягчила тон:

– Баоцин, не говорите мне, что вы не знаете, как устроить это дело с Циньчжу! В том, что касается представления, вы толк знаете.

– Нет, не знаю. – Баоцин больше не мог сдержать себя. – Я и не хочу знать. – Он вставал ни свет ни заря, носился целыми днями, всюду нужно было переговорить с людьми. С одними поспорить, других уговорить, третьих похвалить. И теперь он столько пел, не получив ни гроша. И поужинать не успел. Сдержаться он уже не мог и, округлив глаза, с яростью уставился на нее.

–Ладно, – пробурчала тетушка Тан, с трудом высвобождаясь из кресла. – Судя по всему, вы не намерены добавить денег, ни даже фыня?

– А чего ради я должен добавлять? Я сегодня проработал весь день бесплатно, а вы все получили полный куш. Вы просто несправедливы.

– Мой добрый друг, все-таки надо учитывать ситуацию. Циньчжу по крайней мере должна получать хотя бы на один юань больше, чем Сюлянь. Она того стоит.

Баоцин решительно покачал головой.

– Не пойдет, ни на фынь больше.

– Ладно. Ничего вы не поняли, завтра увидимся. – Тетушка Тан, переваливаясь, направилась к выходу. Дойдя до двери, она остановилась и медленно повернулась. – А может быть, мы завтра и не увидимся.

– Как вам угодно, тетушка, – почти закричал Баоцин. Лицо его стало серым от злости.

Тюфяк уже успел проводить жену Баоцина обратно в гостиницу, а Сюлянь все еще дожидалась отца в театре. После спектакля она всегда ждала отца, который отводил ее домой. Если погода была хорошей и жилье находилось поблизости, они, пользуясь вечерней прохладой, возвращались домой пешком. Эти небольшие прогулки после представления были самыми приятными минутами в жизни Баоцина.

Он всегда ходил очень медленно, чтобы Сюлянь поспевала за ним. Шел, заложив руки за спину, опустив плечи и голову. В такие редко выдававшиеся минуты, когда было и легко, и радостно на душе, он ступал медленно, не торопясь. Пройдешься – можно на время забыть невыносимую усталость. Именно в эти минуты Сюлянь любила пожаловаться ему на свои маленькие неприятности. Баоцину нравилось выслушивать ее обиды. Иногда он мог успокоить ее несколькими фразами, иногда ничего не отвечал, а только причмокивал губами. Он мог взять ее с собой в ближайшую харчевню и купить чего-нибудь вкусненького. Интересно было смотреть в ее блестящие черные глаза, ожидавшие любимых лакомств. Бывало, он водил ее в торговые ряды и покупал какую-нибудь игрушку. Сюлянь было уже четырнадцать, но она по-прежнему любила куклы и игрушки.