Машадо Ассиз - Записки с того света (Посмертные записки Браза Кубаса) 1974

Она появилась, улыбающаяся и безмятежная. Время избавило ее от прежних страхов и угрызений совести. Она уже забыла о наших первых свиданиях в этом доме, когда я встречал ее, пристыженную и дрожащую, — и это было так сладостно! Она приезжала в карете, под густой вуалью, вся закутанная в какое-то подобие мантии, скрывавшей очертания ее фигуры. Я помню, как в первое наше свидание она опустилась на канапе, задохнувшись от стыда, вся розовая от смущения; она боялась поднять на меня глаза, — и, клянусь вам, никогда еще я не находил ее столь прекрасной, быть может, потому что никогда еще не чувствовал себя столь неотразимым.

Но теперь, как я уже сказал, все страхи и угрызения совести остались позади, наши свидания сделались почти узаконенными. Мы по-прежнему любили друг друга, но любовное пламя утратило неистовость первых дней и теперь озаряло нас, словно супружескую чету, мерным и тихим светом.

— Я очень на тебя сердита, — проговорила Виржилия, усаживаясь.

— За что?

— Отчего ты вчера не пришел, как обещал? Дамиан все время меня спрашивает, отчего ты не приходишь даже на чашку чая. Так почему же ты не пришел?

Я и в самом деле не сдержал данного мною обещания, но виновата в этом была Виржилия. Я ревновал ее. И моя ослепительная возлюбленная знала, что я ее ревную, но ей непременно нужно было, чтобы я сказал ей об этом сам, вслух или хотя бы на ушко. За два дня до этого, на балу у баронессы, Виржилия, уединившись у окна с каким-то франтом, выслушивала его любезности, а потом два раза подряд вальсировала с ним. И была так вызывающе весела! Так полна собою! И даже когда она заметила, как сдвинулись мои брови, образуя вопросительную и угрожающую складку, она не обнаружила ни малейших признаков испуга и не перестала веселиться, а, напротив, еще пуще принялась кокетничать со своим франтом. Потом как ни в чем не бывало она подошла ко мне, взяла меня под руку и увлекла в соседнюю, менее людную, гостиную и там начала говорить мне, как она устала, и болтать о всяких пустяках с видом наивной девочки, который она порой принимала, когда того требовали обстоятельства; я уже слушал ее молча, ничего не отвечая.

И сейчас мне тоже было трудно ответить на ее вопрос, но кончилось тем, что я открыл ей истинную причину своего отсутствия. Клянусь вечными звездами, я в жизни не видел таких изумленных глаз! Полуоткрытый рот, высоко поднятые брови — удивление столь явное, ощутимое, бросающееся в глаза — вот первое, что выразило лицо Виржилии в ответ на мои упреки. Потом она покачала головой и улыбнулась с такой нежностью и состраданием, что я вконец растерялся.

— Ах, какой ты!

И она скинула шляпку, оживленная, жизнерадостная, словно школьница, прибежавшая домой из школы, потом подошла к моему креслу и стала легонько постукивать меня пальчиком по голове, приговаривая:

— Вот тебе, вот тебе.

И мне ничего не оставалось делать, как только смеяться вместе с ней, обратив все в шутку. Было ясно, что она меня обманывает.

Спустя несколько месяцев Лобо Невес, возвратившись однажды домой, объявил, что ему представляется возможность занять губернаторский пост в одном из штатов. Я взглянул на Виржилию: она побледнела. Муж, видя ее бледность, обратился к ней:

— Ты как будто не рада этому, Виржилия?

Она покачала головой и ответила:

— Да, это меня не слишком радует.

Больше в тот день о губернаторстве не было сказано ни слова; однако вечером Лобо Невес снова заговорил о своем намерении занять этот пост, и заговорил уже с большей настойчивостью. А дня через два он заявил жене, что его назначение — дело решенное. Виржилия не могла скрыть своего неудовольствия, но Лобо Невес стоял на своем: это необходимо по всякого рода политическим соображениям.

— Мне оказали доверие, и я не могу его обмануть; кроме того, это почетное и выгодное предложение, в нем наше будущее. Я обещаю тебе титул, моя любовь, и не баронессы, а маркизы… Ты скажешь, что я честолюбив? Возможно, но прошу тебя, не подрезай крылья моему честолюбию.

Виржилия в растерянности молчала. На следующее утро мы встретились с ней в нашем домике в Гамбоа. Она была грустна, и дона Пласида, которой Виржилия уже успела обо всем рассказать, утешала ее как могла. Я тоже был подавлен.

— Ты должен поехать с нами, — сказала мне Виржилия.

— Ты сошла с ума? Что за безрассудство!

— Но тогда…

— Нужно заставить его отказаться от этого намерения.