Анатоль Франс: Аметистовый перстень

Теперь все,— и дамы, и герцог, и адвокат, и священник,— неотступно смотрели на продранные башмаки неподвижной Онорины. В серьезном, сосредоточенном, мрачном восхищении застыли они перед этой окостеневшей спиной дикой кошки. И г-н Лерон, мнивший себя наблюдателем, производил наблюдения. Наконец Онорина очнулась от экстаза. Встала, отвесила поклон алтарю, обернулась и, словно удивленная присутствием стольких лиц, остановилась, отстраняя руками волосы, спадавшие ей на глаза.

— Ну, как, милое дитя, видели вы на этот раз богородицу? — спросила г-жа де Бресе.

Онорина перестроила для ответа свой голос на тот взвизгивающий тон, в котором отвечала затверженные места на уроке катехизиса.

— Да, сударыня. Добрая матерь божья побыла здесь довольно долго; затем она свернулась, как холст… а затем я уж больше ничего не видела.

— Она говорила с вами?

— Да, сударыня.

— Что же она вам сказала?

— Она сказала: «Дома много беды».

— Больше она ничего не говорила?

— Она сказала: «Много будет беды в деревнях с урожаем и скотом».

— А не говорила ли она, что надо быть умницей?

— «Надо усердно молиться», сказала она. А еще она сказала так: «Прощай. Дома много беды».

Слова девочки звенели среди величественной тишины.

— Святая дева была очень красива? — продолжала свои расспросы г-жа де Бресе.

— Да, сударыня, только ей не хватало одного глаза и одной щеки,— это потому, что я не домолилась.

— Была ли у нее на голове корона? — спросил г-н Лерон, который, будучи судейским, отличался любопытством и наклонностью к расспросам.

Онорина замялась, опять напустила на себя угрюмость и ответила:

— Корона была подле ее головы.

— Направо или налево? — продолжал допрашивать г-н Лерон.

— Направо и налево,— отозвалась Онорина.

Госпожа де Бресе пришла ей на помощь:

— Вы, вероятно, хотите сказать, дитя мое: то направо, то налево. Не правда ли?

Но Онорина не ответила.

Она иногда замыкалась в какое-то дикое молчание, опускала глаза, терлась подбородком о плечо и поводила бедрами. Ее перестали расспрашивать. Она выскользнула из часовни, а г-н де Бресе стал давать разъяснения.

Онорина Порише, дочь земледельцев, издавна основавшихся в Бресе и впавших в горькую нищету, была в детстве болезненным ребенком. Тупая и умственно недоразвитая, она сперва слыла слабоумной. Священник ставил ей в упрек ее дикий нрав и привычку прятаться в лесах. Он не питал к ней расположения. Но просвещенные духовные лица, видевшие ее и беседовавшие с ней, не нашли в ней ничего дурного. Она посещала церкви и погружалась там в состояние глубокого раздумья, не свойственное ее возрасту. Перед первым причастием она стала еще набожнее. В это время она заболела горловой чахоткой, и врачи отчаялись в ее выздоровлении. Доктор Котар тоже считал ее безнадежной. После освящения часовни Бельфейской божьей матери монсиньором Шарло Онорина стала усердно посещать ее. Там она впадала в экстаз, и у нее были видения. Ей явилась св. дева, которая сказала: «Я Бельфейская божья матерь». Однажды Мария приблизилась к ней, прикоснулась к ее горлу и объявила ей, что она исцелилась.

— Онорина,— добавил г-н де Бресе,— сама рассказала об этом необыкновенном факте. Она повторила это несколько раз с полным простодушием. Некоторые утверждают, что она меняла свои показания. Но эти расхождения безусловно касаются только второстепенных подробностей. Совершенно несомненно то, что она внезапно избавилась от недуга, который ее изнурял. После чудесного явления святой девы врачи исследовали и выслушали Онорину и не обнаружили никаких ненормальностей ни в бронхах, ни в легких. Даже сам доктор Котар признался, что ничего не понимает в таком выздоровлении.

— Что вы думаете об этих фактах? — спросил у аббата Гитреля г-н Лерон.

— Они достойны всяческого внимания,— отвечал священник.— Они наводят непредвзятого наблюдателя на всякого рода мысли. Их надо основательно изучить. Большего я сказать не могу. Я не стану, конечно, подобно господину Лантеню, дерзко и презрительно отметать столь интересные, столь утешительные явления. Но я не позволю себе также назвать их чудесами, как это делает господин де Гуле. Я воздерживаюсь.

— В истории юной Онорины Порише,— сказал г-н де Бресе,— следует отметить, с одной стороны, действительно необыкновенное исцеление, которое, осмелюсь сказать, противоречит самой медицине, и, с другой стороны,— видения, которые, по словам Онорины, ниспосланы ей свыше. А вы, конечно, знаете, господин аббат, что глаза этой девушки были сфотографированы во время одного из видений; снимок, полученный фотографом, человеком вполне добропорядочным, воспроизводил изображение богоматери, запечатлевшееся в зрачке у ясновидицы. Солидные лица утверждают, что видели эту фотографию и разглядели на ней при помощи сильной лупы статую Бельфейской божьей матери.